Г. 3. ЕЛИСЕЕВ
ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ»
Ни мы, все остальные сотрудники «Современника», ни тем более Некрасов не думали, что поведем журнал с таким тактом и уменьем, как он велся при Чернышевском, тем не менее все надеялись, что журнал, поставленный прежде хорошо, сам собою пойдет недурно, а кроме того, не без надежд в будущем были относительно Антоновича <...> В 1862 году он, за смертью Добролюбова, дебютировал в качестве литературного критика по поводу выхода в свет романа Тургенева «Отцы и дети», а статья его «Асмодей нашего времени» печаталась в мартовской книжке «Современника». Не знаю, сам ли Антонович напросился на эту работу или Чернышевский, находясь под обаянием его критических философских статей, понадеялся, что он справится и с критикой произведения беллетристического, только задача вышла для Антоновича не легкая, совсем не подходящая к его критическому таланту, по натуре своей, если можно так выразиться, вполне прямолинейному, способному рубить прямо и грубо, сплеча, и терявшемуся там, где нужна была работа более тонкая, требовавшая приличных подходцев, сноровки и мягкости приемов. А такая именно работа предстояла теперь. Во-первых, автор «Отцов и детей» был до сих пор постоянный почти сотрудник «Современника», художественный талант которого не подлежал никакому сомнению не только в глазах «Современника», но и всей читающей публики. Еще недавно «Современник» устами его даровитейшего критика Добролюбова признал за талантом Тургенева особенную чуткость угадывать, подмечать в литературе вновь возникающие явления общественной жизни. Новое произведение Тургенева, напечатанное в «Русском вестнике», по-видимому, вполне соответствовало этой аттестации «Современника». Оно было так талантливо написано, что публика зачитывалась. Оно первое определило для нее происходившие в обществе брожения, выведши перед ним на сцену действовавших в этом брожении лиц с их взглядами, стремлениями. Лица эти представлялись так метко и верно очерченными, что казались выхвачены живьем из самой жизни. Так стояло дело с одной стороны. С другой же стороны, еще задолго до появления нового романа на страницах «Русского вестника», в литературных кружках стали ходить слухи, что Тургенев, разошедшийся тогда с Некрасовым и сильно недолюбливавший Чернышевского и особенно Добролюбова, пишет новый роман с целью осмеять направление «Современника», главным героем выведен один из редакторов «Современника», именно Добролюбов, остальные лица взяты из его поклонников в среде молодого поколения; слухи прибавляли, что роман пишется по инициативе Каткова, что Тургенев ведет с ним переписку о разных лицах романа, в особенности о личности главного героя, и сообразно тому делает поправки. Слухи о таком бесчестном образе действий Тургенева, конечно, не могли не раздражить редакции «Современника»; насколько, однако, справедливы эти слухи, она проверить не могла; да если бы даже и вполне в них удостоверилась, она могла иметь их в виду про себя при рассмотрении романа Тургенева, а печатно высказывать не могла. От критика требовалось большое искусство, чтобы не впасть в прямое противоречие с прежними отзывами «Современника» о Тургеневе как выдающемся художественном таланте, владеющем при этом особенным чутьем угадывать нарождающиеся движения в обществе, а тем более не стать в совершенно абсурдное положение к новому роману, отрицая перед восхищающеюся им публикой в нем всякую художественность. Писарев в «Русском слове» сумел отчасти избегнуть этих неудобств. Он признал новый роман и вполне художественным и признал в то, что автор верно почувствовал движение новой жизни в старом обществе, но только не понял вполне этого движения, потому что сам автор — человек старого склада жизни и новых нарождающихся явлений не мог понять. Взгляд в основании был совершенно верный; Писарев только сам, увлекшись внешнею художественностью романа, недостаточно вник в фальшь характеров рисуемых Тургеневым личностей и в их неверную постановку и отнесся к этой фальши снисходительно. Антонович не счел нужным входить в какие бы то ни было объяснения о признаваемом всеми художественном таланте Тургенева, ни о прежних статьях по этому предмету «Современника», ни, наконец, об общем увлечении публики, восхищавшейся художественностью нового произведения Тургенева. К общему удивлению всех, он начал свою критику с того, что объявил, что в романе «Отцы и дети» нет никакой художественности, что все выведенные в нем лица — не живые лица, а отвлеченные идеи и взгляды, олицетворенные и названные собственными именами, что весь роман написан преднамеренно, с целью осмеять и унизить молодое поколение и выставить превосходство пред ним старого во всех отношениях. Указав потом подробно, в чем злобно искажены и опошлены личности детей и в чем сочувственно прикрашены и обелены отцы, критик говорит, что и в таком фальсифицированном виде отцы оказываются в романе Тургенева ничуть не лучше детей. В заключение критик говорит, что Тургенев не понял происходящего перед ним движения, не был научно подготовлен к тому, чтобы ориентироваться среди разнообразных толков общества об этом движении и понять суть, поэтому он доходит до таких нелепостей, что может отрицать в молодом поколении даже любовь к природе и свободе, признав их достоянием старого поколения. В общем, критика Антоновича похожа не столько на литературную статью, сколько на судебный доклад по обвинению Тургенева в злостном оклеветании молодого поколения, но доклад сделан был доказательно, обстоятельно и спокойно. Он не имел никаких блестящих достоинств, показывал даже, напротив, неспособность автора быть критиком беллетристических произведений, но как мнение «Современника», тщательно обработанное и толково изложенное, достиг своей партийной цели. Название или, правильнее сказать, кличка: «Асмодей нашего времени», с которою появилась статья Антоновича в журнале, дана им не случайно и не без злого умысла. Дело в том, что в романе «Отцы и дети» никто этим именем не называется и в нем, как показывает самое его название, никакая индивидуальная личность не выдается за героя. Героями являются две личности собирательные — и отцы и дети. Потому при первом взгляде на статью впечатление получается такое, что «Современник» окрестил этим именем самого Тургенева для вящего его унижения в глазах читателей. Только по оси-лении всей статьи Антоновича, составляющей три с лишком печатных листа, и притом на последних ее страницах читатель узнает, что таким именем назывался изданный назад тому четыре года роман известного ретрограда Виктора Ипатовича Аскоченского, осмеиваемого в то прогрессивное время единодушно всей журналистикой, и что название это взято Антоновичем якобы по сходству героя, выводимого Аскоченским, некоего Пустовцева с личностью Базарова. Но в действительности между Пустов-цевым и Базаровым нет решительно никакого сходства. Базаров был человеком убеждения, пропагандистом идей, которым был предан; он проповедовал их всегда пред всеми, где мог и где представлялся к тому случай, не задаваясь при этом личными целями, скорее даже вредя этим целям. Пустовцев же является просто негодяем, который свои перверсивные идеи внушает одной молодой девушке с единственною целью соблазнить ее, что и достигает. Несомненно, что все дочитавшие внимательно до конца статью Антоновича ясно видели, что в приравнении Базарова к Пустовцеву Аскоченского не было другой цели, как третировать Тургенева, ставя его относительно понимания новых идей и людей на одну доску с презираемым всеми Аскоченским, даже ниже его. Быть может, в видах того вредного влияния, какое мог иметь и действительно имел роман Тургенева на отношение общества и литературы к пропагандируемым «Современником» идеям, это было и нужно, но ошибка Чернышевского состояла в том, что он не произвел казни над Тургеневым сам: несмотря на свою жестокость в подобного рода критиках, он сделал бы это гораздо умнее и приличнее, а главное, не поселил бы и не утвердил бы в Антоновиче того самомнения, что он способен быть таким же компетентным и основательным критиком при рассмотрении беллетристических произведений, каким был относительно сочинений философских. Впоследствии, когда Антонович занял роль критика «Современника», он опустился до площадной перебранки с разными газетами и журналами, в том числе и с «Русским словом», когда последний назвал его «лукошком глубокомыслия», укоряя его за «Асмодей нашего времени» и говоря, что этою статьею он добивался роли первого критика в «Современнике», то Антонович, с своей стороны, называя критика «Русского слова» «бутербродом глубокомыслия», отвечает на это, что он никогда не имеет и мысли добиваться этого, что в то время, когда напечатана была его статья на Тургенева, редакцией «Современника» заведовало исключительно и безраздельно одно лицо, от которого вполне зависело принять и напечатать или отвергнуть эту критику, и что, если бы это лицо было не согласно с критикою Антоновича, оно бы, конечно, ни за что ее не напечатало бы («Соврем.», 1864 г., декабрь). Вот какую прыть получило самомнение Антоновича оттого только, что статья его о Тургеневе одобрена была Чернышевским. Но этим не ограничилось то зло, которое причинило Антоновичу одобрение его статьи о Тургеневе Чернышевским. Антонович понимал, как высоко ценил Чернышевский критический талант его, когда ему, не занимавшемуся до сих пор рассматриванием беллетристических произведений, поручил рассмотрение произведения первого нашего поэта и всеобщего любимца публики, и притом произведения не какого-нибудь заурядного, а самого капитального, разрешавшего самый болезненный вопрос злобы дня, долженствующий повлечь за собою громадные последствия в литературе и обществе. И когда критика Антоновича настолько удалась, что Чернышевский одобрил ее и напечатал, то Антонович вырос в собственных своих глазах, он стал смотреть на себя как на прирожденного критика и для беллетристических произведений, в своей критике на Тургенева увидел chef d'oevre критического искусства и ту уголовную манеру критики, которую он употребил относительно Тургенева, где автор притягивается к суду и где составлялся обстоятельный протокол по всем пунктам его уклонения от истины, исповедуемой критиком, и затем он подвергался приличной распеканции , — такую манеру критики он признал единственно верною и полезною. А так как для такой уголовной критики годились более сочинения отрицательного, чем положительного достоинства, более всего пищи себе находила эта критика в мелких произведениях периодической прессы, занятой преимущественно злобою дня, то критика, естественно, должна была спуститься до личной полемики. А так как предметы, по которым приходилось вести полемику, большею частью были достаточно разъяснены и никакой надобности в составлении обстоятельного протокола об отступлении автора в тех или других пунктах от истины не оказывалось, то и оставалось ограничить полемику распеканцией провинившегося автора, но так как немногие авторы позволяли безответно распекать себя, большая часть, напротив, раздражалась ими, то полемики превращались в простую площадную брань, дошедшую наконец до лукошек, бутербродов и т. д.
—1891) — талантливый публицист, один из ведущих сотрудников «Современника» (с 1858 г.), а затем «Отечественных записок».
— последние годы существования «Современника», запрещенного в 1866 году, начало деятельности «Отечественных записок», во главе с Некрасовым и Салтыковым-Щедриным, конфликт, возникший между бывшими членами редакции «Современника» — М. А. Антоновичем, Ю. Г. Жуковским и новым руководством «Отечественных записок».
Тургенев не является непосредственным действующим лицом воспоминаний Елисеева, героями их были прежде всего Чернышевский, Некрасов, Салтыков-Щедрин. Однако в полемике шестидесятых годов немалую роль играли произведения Тургенева, его романы — своеобразные барометры общественной жизни, и в первую очередь «Отцы и дети». Страницы воспоминаний Елисеева, посвященные одному из главных эпизодов полемики вокруг «Отцов и детей», представляют несомненный интерес в ряду других мемуарных свидетельств современников о жизни и творчестве Тургенева. В настоящем издании публикуется отрывок из главы «Антонович и Жуковский в «Современнике».
годов Елисеев заметно уклонился вправо от революционно-демократических убеждений. В это время он уже не выступает как соратник Чернышевского и Салтыкова, а скорее представляет либеральную позицию в русском просветительстве 1*.
«Современнику» шестидесятых годов и прежде всего к М. А. Антоновичу, автору нашумевшей статьи «Асмодей нашего времени» — об «Отцах и детях» Тургенева. Резкость характеристики, данной Елисеевым литературно-критическим выступлениям Антоновича, в известной мере объясняется обоюдной неприязнью, которая возникла между ними, особенно в связи с появлением в 1869 году брошюры «Материалы для характеристики современной русской литературы», направленной против Некрасова 2*
Елисеева к «Отцам и детям» в момент их появления мало чем отличалось от позиции Антоновича и круга «Современника»: он также видел в романе искажение образа нового человека 3*
«Шестидесятые годы», М.—Л., «Academia», 1933.
«М Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников». М, ИХЛ, 1975, с. 7—9.
«Шестидесятые годы», М.—Л., «Academia», 1933, с. 21—22.
—503.