Иван Тургенев: Письмо к петербургским студентам

Я получил ваше любезное приглашение присутствовать на музыкально-литературном вечере. К сожалению, состояние моего здоровья не позволяет мне исполнить столь лестное для меня желание ваших товарищей-студентов. Я почел бы за особенное удовольствие изъявить им, как я это сделал гг. московским студентам, всю мою благодарность за столь искреннее выражение их сочувствия к моей литературной деятельности и к тем принципам, которые постоянно руководили ею. Это сочувствие украсило мой нынешний приезд в Россию и оставило во мне неизгладимые следы. Я душевно радуюсь и за самого себя и за всё то хорошее, честное, новое, которое в живых чертах представляется мне всякий раз, когда я размышляю обо всем, что я видел и слышал здесь, в среде того юного поколения, правильное развитие которого так важно и в настоящем и в будущем. Это поколение, сколько я могу судить, на хорошей дороге, на дороге, которая одна может привести к желаемой всеми нами цели: к преуспеянию и упрочению нашего дорогого отечества, русской мысли и русской жизни. Передайте вашим товарищам мой усердный поклон и примите уверение в моей сердечной преданности.

Печатается по тексту первой публикации: "Петербургский листок", 1879, No 60, 27 марта/8 апреля.

В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 556.

Автограф неизвестен.

История письма такова. Студенты Петербургского университета и Горного института, за три дня до отъезда Тургенева из Петербурга, обратились к нему с просьбой принять участие в организуемом с благотворительной целью литературно-музыкальном вечере. Тургенев ответил им отказом, сославшись на нездоровье (см.: "Петербургский листок", 1879, No 60, 27 марта). Подлинная причина отказа Тургенева была, однако, иной.

В анонимных воспоминаниях "Бывшего студента Горного института", опубликованных уже после смерти Тургенева в "Общем деле", утверждалось, что от участия в литературно-музыкальном вечере Тургенев отказался, прямо заявив, что ему "положительно запрещено являться среди молодежи и принимать ее овации" {"Общее дело", 1883, No 56; перепечатано: Революционеры-семидесятники, тревожило правительство. "В Петербурге седого путешественника окружили шпионами,-- писал П. Л. Лавров. - Ему запрещено было там являться среди молодежи и принимать ее овации. Ему советовали под рукою уезжать <...>. Но тронуть писателя, знаменитого по всей Европе, не решились" (Революционеры-семидесятники, стр. 51--52).

"Безумные овации Тургеневу в Москве и здесь... - с негодованием отмечал К. П. Победоносцев в письме к Е. Ф. Тютчевой от 17(29) марта 1879 г. - Этот седой безумец Тургенев, как ворона, захваленная лисицей, приходит в умиление, произносит речь, поклоняется в восторге молодому поколению" {Опубликовано М. Л. Семановой - см.: Ученые записки Ленинградского пед. ин-та им. А. И. Герцена, кафедра русской литературы, 1957, т. 134, стр. 184.}.

Необычное место публикации письма Тургенева петербургским студентам (газета "Петербургский листок") М. К. Клеман справедливо объяснял "тем обстоятельством, что все другие газеты не решались печатать письмо - после запрещения Тургеневу, выступать перед молодежью публикация его обращения к студентам могла повлечь за собою цензурные неприятности" {т. XII, стр. 556.}. В подобной обстановке Тургенев покинул 21 марта/2 апреля 1879 г. Петербург и выехал за границу.

Многочисленные адреса, поднесенные Тургеневу, носили явно политический характер. Один из подобных адресов - от студентов Горного института - приводит по памяти анонимный мемуарист в своей (упоминавшейся выше) статье, опубликованной в No 56 журнала "Общее дело" за 1883 г. {Перепечатано: Т, Сочинения, т. XII, стр. 555.} В нем выражается радость по поводу того, что, как узнали его авторы, Тургенев намеревался "возвратиться в Россию и принять в делах ее личное, непосредственное участие".

"Верил ли он сколько-нибудь в то, что <...> при заострившейся борьбе вообще возможно, что "Отцы и дети" 1879 года "поймут" его и пойдут за ним?.. - писал Лавров. - Ответить решительно на это я не могу, но... сомневаюсь... Допускаю лишь, что совершенно согласно с общими чертами его характера, он, при самомалейшей надежде на развитие общественной силы в России, где бы то ни было и в каком бы то ни было направлении <...> ему симпатичном - готов был не только сочувствовать, но и содействовать всякому такому движению, хотя не верил ни в прочность его, ни в состоятельность людей, к которым примыкал, и готов был при первом проявлении этой несостоятельности погрузиться снова в свой скептицизм" стр. 53--54).