Примечания
Впервые опубликовано: Совр, 1847, № 1, отд. «Смесь», с. 55–64 (ценз. разр. 30 дек. 1846), с подзаголовком — «Из записок охотника». Подпись: И. Тургенев.
О возникновении замысла рассказа и начале работы над ним точных сведений нет. Окончательная же отделка его, по-видимому, завершена в ноябре 1846 г. В это время вырабатывался план первого номера обновленного «Современника». Вероятно, именно тогда Панаев, как свидетельствовал Тургенев в «Воспоминаниях о Белинском», не имевший «чем наполнить отдел смеси в 1-м нумере», и обратился к Тургеневу за материалом (см.: наст. изд., Сочинения, т. 11). Первое печатное упоминание о рассказе появилось в 12-м номере «Современника» за 1846 год в объявлении об издании журнала в 1847 году (ценз. разр. 8 декабря 1846 г.). См.: Заборова Р. Б. Неизвестное объявление «Об издании „Современника“». — Изв. АН СССР. ОЛЯ. М., 1968, т. XXVII, вып. 2, с. 153. 14 (26) декабря 1846 г. Некрасов писал Никитенко: «Препровождаю небольшой рассказ Тургенева для „Смеси“ 1-го №» (Некрасов,
Текст первопечатной публикации «Современника» несколько отличается от текста ЗО 1852. При подготовке отдельного издания «Записок охотника» Тургенев снял сравнение Хоря с Гёте и Калиныча с Шиллером, риторическое утверждение о непосредственности Калиныча и сатирическое описание славянофильствующего помещика (см.: Т, ПСС и П, –395). П. В. Анненков свидетельствует, что сравнение героев рассказа с Гёте и Шиллером было выброшено после замечания кого-то из литературных друзей Тургенева (возможно, самого Анненкова) о «неуместности» такого сопоставления (Анненков, с. 390). «Намек на <…> славянофильство» Тургенев, по собственному его признанию, убрал вследствие своего сближения в начале 50-х годов с семьей Аксаковых: см. его письмо к И. С. Аксакову от 28 декабря 1852 (9 января 1853). Однако А. Е. Грузинский пропуск этого места объясняет «художественными соображениями». «В очерке „Однодворец Овсяников“, — пишет он, — имелась та же сатирическая вылазка в более развитом виде, и автор выкинул ее первоначальный беглый набросок, удержав законченную картинку, хотя как раз в это время он всё ближе сходился с семьей Аксаковых и питал искреннее уважение к благородной личности К. С.» (Грузинский А. Е. К истории «Записок охотника» Тургенева. — Научное слово, 1903, кн. VII, с. 93–94).
«Хорь и Калиныч», как и большая часть других рассказов и очерков цикла, впитал в себя впечатления Тургенева от событий и людей, которых он встречал во время своих охотничьих странствий. Известно, что Хорь — реально существовавшее лицо, крепостной крестьянин. И. А. Баталии, редактор-издатель газеты «Утро», лично знал Хоря. В корреспонденции «50-летие „Хоря и Калиныча“» И. А. Баталии сообщал, что Хорь, «крепостной крестьянин, выселившийся из общины», был хорошо известен в Жиздринском и Волховском уездах. «Лично я, — говорит Баталин, — познакомился с Хорем гораздо позже, чем описал его Тургенев. На вид он был уже старик, но мощный, умный, высокого роста и необыкновенно радушный. Так как он был грамотный, то Тургенев прислал ему свой рассказ; старик с гордостью перечитывал его каждому гостю» (Утро, 1897, № 16, 18 января).
В начале 60-х годов с этим крестьянином встречался А. А. Фет. В «Заметке о вольнонаемном труде» Фет описывает знакомство с Хорем: «В запрошлом году, в сезон тетеревиной охоты, мне привелось побывать у одного из героев тургеневского рассказа „Хорь и Калиныч“. Я ночевал у самого Хоря. Заинтересованный мастерским очерком поэта, я с большим вниманием всматривался в личность и домашний быт моего хозяина. Хорю теперь за восемьдесят лет, но его колоссальной фигуре и геркулесовскому сложению лета нипочем» (РВ, 1862, кн. V, с. 246). В 1903 г. один из биографов Тургенева, много ездивший по тургеневским местам, сообщил, что «поселение Хоря разрослось в порядочное селение» (Рында, с. 47).
(Богдановы, с. 16).
В. Колонтаева, дочь соседа по имению В. П. Тургеневой, многие годы прожившая в Спасском, пишет в «Воспоминаниях о селе Спасском», что прототипом господина Полутыкина был помещик Калужской губернии Н. А. Голофеев. «Как-то раз я рассказывала в присутствии Ивана Сергеевича, что некто Ник. Алек. Голофеев сделал предложение одной моей знакомой девице и, получив от нее отказ, на другой день прислал ей огромный поднос с кислыми персиками <…> Случилось, как нарочно, что Иван Сергеевич охотился в лесах Калужской губернии, недалеко от поместья Голофеева, познакомился с ним и прогостил у него несколько дней <…> Впоследствии, когда появился в печати рассказ „Хорь и Калиныч“ и Голофеев прочел его, то, узнав в Полутыкине себя, страшно обиделся, говоря, что Иван Сергеевич крайне неделикатно с ним поступил» (ИВ, 1885, № 10, с. 64–65).
«Хорь и Калиныч» отразились идеологические споры, которые велись в середине 40-х годов между «западниками» и славянофилами[111]. В трактовке двух основных образов рассказа, — в высокой оценке самобытной личности крестьян, подчеркивании в них чувства собственного достоинства, уважении, с которым автор относится к своим героям, — сказались разделявшиеся в то время Тургеневым взгляды на русский народ Белинского и Герцена.
Идеологи славянофильства заявляли о приверженности русского народа к старине, об активном неприятии им всего нового, особенно идущего с Запада. Тургенев же показал в образе Хоря, что простой русский человек относится ко всякого рода новшествам с позиции здравого смысла, с точки зрения практической полезности, пригодности этого нового в условиях той действительности, в которой он живет. Остро полемически звучало заключение, вынесенное «рассказчиком» в результате беседы с Хорем, — заключение, что «Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях». Отношение к государственным реформам Петра I было, как известно, одним из основных вопросов, по которым славянофилы расходились с «западниками». Славянофилы считали реформаторскую деятельность Петра чуждой духу русского народа, а его преобразования — искусственно перенесенными с Запада на русскую почву, в результате чего будто бы было нарушено «самобытное» развитие Руси. Признание Тургеневым народного характера петровских преобразований определяло позицию писателя в одном из главных идейных споров его времени.
единстве народа и правящего сословия, о патриархальной гармонии между «отцами-помещиками» и «детьми-крестьянами». Крепостной крестьянин Хорь относится к своему барину, помещику Полутыкину, с иронией, критически. Он превосходит своего господина интеллектуально и по деловым качествам.
Рассказ «Хорь и Калиныч», ставший первым в цикле «Записок охотника», был высоко оценен современной критикой и читателями. Друзья и единомышленники из редакции «Современника» сообщали об этом Тургеневу за границу. И. И. Панаев пишет 10 (22) февраля 1847 г.: «Ваши оба рассказа (второй напечатан во 2 №) очень нравятся, да и не могут не нравиться, потому что они истинно хороши»[112]. Вслед за тем Белинский в письме от 19 февраля (3 марта) рассказывает автору о настоящем триумфе его художественной миниатюры: «Вы и сами не знаете, что такое „Хорь и Калиныч“. Судя по „Хорю“, Вы далеко пойдете. Это Ваш настоящий род <…> „Хорь“ Вас высоко поднял — говорю это не как мое мнение, а как общий приговор» (Белинский, т. 12, с. 336).
«Взгляд на русскую литературу 1847 года». Белинский определил здесь природу таланта Тургенева, отметил тесную связь его творчества с современной русской действительностью, новый подход к теме народа, в рассказе «Хорь и Калиныч» — типичность образов главных героев (там же, т. 10, с. 344–346).
Типичность крестьянских образов рассказа подчеркивал и Герцен. В предисловии к немецкому изданию «Рыбаков» Григоровича Герцен писал в 1857 г.: «Он <Тургенев> наделил, конечно шутки ради, одного — характером Гёте, а другого — характером Шиллера. Но по мере того, как Тургенев приглядывался к господскому дому и к чердаку бурмистра, он увлекся своей темой. Шутка постепенно исчезла, и поэт нарисовал нам два различных, серьезных поэтических типа русских крестьян» (Герцен, т. XIII, с. 177).
Очень сочувственно отнесся к «Хорю и Калинычу» Анненков. В «Заметках о русской литературе прошлого года» он заявил, что этот рассказ — «первый по появлению <…> остается первым и по достоинству» 1849, № 1, отд. III, с. 19).
Лишь немногие лица высказывали отрицательные суждения. Так, например, В. П. Боткин считал, что «Хорь и Калиныч» — «идиллия, а не характеристика двух русских мужиков». В идеализации крестьян обвиняли Тургенева также «Отечественные записки». Рецензент журнала особенно упрекал автора за ту сцену, где «один мужик несет в подарок другому (страшно вымолвить!) пучок земляники…» (Отеч Зап, 1848, № 1, отд. V, с. 23).
— братьев Аксаковых. В 1847 г. в рецензии на «Петербургский сборник» Некрасова К. С. Аксаков, резко отрицательно отозвавшись о стихотворениях Тургенева и поэме «Помещик», сделал специальную оговорку о «Хоре и Калиныче»: «Мы должны указать на появившийся в 1-м нумере „Современника“ превосходный рассказ Тургенева „Хорь и Калиныч“. Вот что значит прикоснуться к земле и к народу, в миг дается сила!» (Московский сборник на 1847 год, отд. II, с 38, примечание). Однако в октябре 1852 г., прочитав «Записки охотника» (отдельное издание), К. С. Аксаков весьма сурово оценил весь цикл, изменив свое мнение и о «Хоре и Калиныче». «„Хорь и Калиныч“, — писал он Тургеневу, — тот же, и те же в нем достоинства, но, видно, требования выросли, видно — выросло время: только далеко не так понравился мне этот рассказ, как прежде <…> Ваши „Записки охотника“ вообще — только одно мерцание какого-то света, не больше» (Рус Обозр, 1894, № 8, с. 481). И. С. Аксаков, критически оценивая манеру художественного письма в «Записках охотника» и указывая автору на отдельные стилистические промахи, относил рассказ «Хорь и Калиныч» к числу лучших (там же, с. 476).
Чиновник Главного управления цензуры Е. Волков, который в 1852 г. вел секретное следствие об издании «Записок охотника», обратил особое внимание на антикрепостнический дух рассказа. В рапорте на имя министра он докладывал: «Внушать крестьянину мысли, что на свободе ему будет лучше, чем у своего барина, несмотря даже, что он хороший барин, <…> не следует» (см..; Оксман, Сб, 1959,
… — В Жиздринском уезде Калужской губ. находились семь деревень Тургенева с населением более 450 ревизских душ, перешедшие к нему по наследству после смерти матери и раздела с братом. Крестьяне этих деревень были отпущены Тургеневым на оброк за плату, вдвое меньшую принятой за норму в уезде (см.: Малинин Д. И. Жиздринские деревни Тургенева. — Изв. Калужской ученой архивной комиссии. Калуга, 1914. Вып. XXII, раздел 9).
…хвалил сочинения Акима Нахимова и повесть Пинну… — А. Н. Нахимов (1783–1815) — второстепенный поэт-сатирик, автор эпиграмм, басен, сатир на взяточничество, ябедничество, галломанию. «Сочинения в стихах и прозе» А. Нахимова в начале XIX века издавались несколько раз. Вероятнее всего, Тургенев был знаком с сочинениями Нахимова, вышедшими в Москве в 1842 г.
«Пинна» — одна из повестей М. А. Маркова (1810–1876), вошедшая в сборник «Сто русских литераторов», т. III (СПб., 1845). Повести Маркова, писавшиеся в духе Марлинского, по определению Белинского, «забывались в ту же минуту как прочитывались» (Белинский, «Пинны», Белинский писал, что со смертью героя «на свете стало одним глупцом меньше — единственная отрадная мысль, которую читатель может вынести из этой галиматьи» (там же, 269–270).
…кто без бороды живет, тот Хорю и на́больший. — Хорь имеет в виду чиновничество, под чью зависимость он рисковал попасть, освободившись от крепостной зависимости. По указу Николая I от 2 апреля 1837 г. чиновникам запрещалось носить усы и бороду (см. примеч. к стр. 250).
«…замашки»… — грубый домотканый холст или посконная пряжа из волокон конопли.
…«Какой ты мне сын, какой семьянин! Не бьешь ты жены, не бьешь молодой…» — Слова русской народной песни. К варианту, приведенному Тургеневым, наиболее близки стихи, записанные в южных областях: «Ой, сын, ты мой сын! Что за семьянин? Жену ты не учишь, молоду не журишь!» (Соболевский, «Что же ты за сын, что за семьянин! Что не бьешь жену, не учишь добру?» (там же, т. II, с. 464–465. Дон, начало 1870-х гг.).
…«Доля ты моя, доля!» — Буквального совпадения (по первой строке) с известными записями песен нет. Запись песни со сходным стихом: «Уж доля моя, доля!» сделана в Рязанской губернии (там же, т. II, с. 409).
Н. Белинский и Тургенев. — В сб.: Белинский историк и теоретик литературы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949; Ковалев В. А. «Записки охотника» Тургенева и «западническая» публицистика 1846–1848 гг. — Уч. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена, каф. рус. лит-ры. Л., 1937. Т. VII, с. 127–165.
112. с. 11; «второй» рассказ — это «Петр Петрович Каратаев», который поначалу не входил в цикл «Записок охотника».