Тургенев И. С. - Бакунину М. А. и Ефремову А. П., 16 (28) октября 1840 г.

33. M. А. БАКУНИНУ И А. П. ЕФРЕМОВУ

Почтенные! Надеялся я праздновать сегодняшний день, день моего рождения, при звуках кимвальных и восклицаниях, среди друзей, венчанных розами (представь себе Е<фре>мыча в хламиде, в сандалиях, с руками, обнаженными до плеч, и с розами на голове), и творить обильные возлияния в честь Диониция и Афродиты - и что же? Сижу в комнате богомерзкого трактира и запиваю горькие пилюли приторной микстурой. Но меня утешает богиня надежды: она пляшет передо мной и кивает зеленым венцом, и, кажется, теперь она недалека: протяну руку и поймаю. Если я действительно прибуду в Берлин 1 числа, поставлю я алтарь шпанским мухам и в честь их буду жечь курительные свечи. Скачкова я буду ругать язвительно по приезде в Б<ерлин>. Что же он не прислал мне Vorlesung's Catalog? A? Бакунин, прошу тебя приказать моей хозяйке только что не вызолотить мою комнату 1 ноября: вытопить, вычистить, резеды наставить и ожидать меня с трепетом любви. Одна беда - мне по крайней мере до Нового года велено вести себя добропорядочно: вина не пить etc. A то задал бы великолепный симпосион¹. конец, даже терпению немецкого народа; а известно, что немец не только терпелив, но даже при терпенье учтив. Например, А1lerhochste Herrschaft бьет его большим пучком розог; в пылу упражнения из пучка вываливается несколько хлыстов; немец тотчас обращается к секущему: "О Aller-allerhochster! 4 хлыста упали". И потому если такому терпенью есть конец, то, вероятно, и моей болезни. Еще в одном должен каяться: дельного почти ничего не читал, кроме Ротшера и "Логики"², все поглощал хранцузские романцы. И ей-богу, когда в голове кровь стучит как молот, никаким другим чтеньем нельзя заняться. Самые замечательные книжонки в пространном море французских книжонок были: "La derniere Aldini" Занда, "Memoires d'un sans-culotte breton" Сувестра, "Une folle histoire" Kappa, "Le capitaine Pamphile" Дюма,³. Засим прощайте. До свиданья.