30 марта (11 апреля)--31 марта (12 апреля) 1851 г. Москва
Москва. 30 марта. 51.
Время теперь так прекрасно, и я, несмотря на приближение к экзамену, чувствую себя в таком превосходном расположении духа, что намереваюсь еще поговорить с Вами, почтеннейший Иван Сергеевич, об том, как мы здесь живем и что творим. Знаете ли, отчего мне теперь так приятно? У меня всегда как-то лучше становится на душе, когда я прочту умную и дельную статью или книгу, - а я сейчас прочел в каком-то старом No "От<ечественных> Зап<исок>" критику на перевод "Фауста" - Вронченко.1 Говорили мне, что статья эта принадлежит Вам; статья прекрасная. Я все еще не могу надивиться разнообразию Вашего таланта, о чем, впрочем, уже давно и много говорил Белинский. Повести, комедии, критики - все у Вас выходит хорошо. Кстати, поговорим уже теперь об Ваших последних "рассказах охотника". "Касьян" всем понравился, "Бежин луг" тоже, хотя менее "Касьяна", - но сказать ли Вам общий голос об нем в известных московских кружках? Все говорят: "довольно". Рассказы очень хороши, последний всем ужасно понравился, но все находят, что Вы уже слишком часто выпускаете их и что пора бы Вам переменить род. По правде Вам сказать, я сам не очень стою против этого мнения, потому что мне ужасно хочется прочесть какую-нибудь большую повесть, написанную Вами. Мне чувствуется, я уверен, - что, кроме этих отрывочных, хотя и превосходных рассказов, Вы можете сделать что-нибудь прекрасное, цельное, (После: что-нибудь прекрасное, цельное - было: то есть я думаю, что.) Вы понимаете, в каком смысле употребляю я последнее слово.2 В бытность свою в Москве Вы рассказывали столько отличных планов, идей для романа и для повести, что напрасно Вы держите их так долго в голове. Впрочем, и Вы сами имели, кажется, мысль оставить на время "рассказы".3
Все это время я очень много читал по вечерам, и занимался к экзамену - днем. Прочел я "Пропилеи". Есть там великолепная статья Каткова об греческой философии до Сократа, - есть статья Кудрявцева об Тацитовских женщинах, - которую можно прочесть с великим удовольствием. Странный человек Кудрявцев! - можно ли писать таким варварским языком диссертации тогда, как он владеет им превосходно. Прочтите, напр<имер>, его статью в "Пропилеях". Кроме мастерского изображения описываемых им женщин (Агриппина и Мессалина) - и отчасти римского общества, - посмотрите на язык. По-моему, язык, как переводный - достоин Тацита. Какая сжатость, какое искусство сказать все, что нужно, не сказав ничего лишнего... Но вместе с этими статьями Вы прочтете ряд убийственных статей Леонтьева об греческом искусстве, из которых можно только выучиться ненавидеть это искусство всеми силами своей души! Вот гениальная-то бездарность в связи с европейскою ученостью!4
Поговорим об Вашем друге и о моем приятеле В. П. Боткине. Известно Вам, что этот господин, кажется, уже с давнего времени отказался от убеждений и прежнего образа мыслей в пользу какого-то мнимого сибаритства и утонченнейших манер французского маркиза XVIII столетия. Я уже давно убедился, что сибаритом он никогда не был, оставалось за ним только утонченное обращение. Недавно он выказал его в полном блеске. У Гран<овского> был вечер. Графиня завела разговор с Соловьевым,5 Забелиным6 и другими господами, вовсе ей незнакомыми. Говорили об Франции. Передавать Вам разговор было бы слишком долго, да и не в нем дело. Графиня между прочим сказала, что во Фр<анции> она видела все слои общества. Боткин возразил ей, что она не видала некоторые общества и не могла их видеть. Графиня поддерживала свое мнение, тогда Боткин делал ей возражения самым неприличным образом. Графиня говорит наконец: "Mais comment donc, Mr Botkine, vous me donnez un démenti en face?" {"Как же так, г-н Боткин, Вы меня в лицо уличаете во лжи?" (франц.).} Боткин отвечает ей: ну, да, я повторяю Вам, что Вы не видали, потому что не могли видеть, - и тысячу самых грубых возражений в том же роде. Положение графини тем более было неприятно, что она находилась в обществе ей вовсе незнакомом. Разумеется, она с Боткиным теперь очень холодна и почти не говорит. Но Ботк<ин> даже не почел за нужное попросить у нее на другой день извинения. Вот Вам французский маркиз. - Кстати, еще до этого случая я обедал у него, и он мне сказал, что он потому к Вам не пишет, что при отъезде Вы были с ним как-то холодней и переменили обращение. - Но, пожалуйста, чтоб это осталось entre nous. {между нами (франц.).}
M. С. Щепкин спрашивал, умерли ли Вы или влюбились, - потому что, по Вашим словам, только это могло бы Вам помешать написать комедию. Я отвечал, что, кажется, влюбились. Ну, а что, поразило Вас известие о приближающемся браке m-lle Бодиско с Станкевичем? 7 - Приезжайте на свадьбу - говорят, Вас будет звать Бодиско к себе шафером.
Нынче у графини вечер по тому случаю, что Щепкин будет читать у нее Вашего "Нахлебника".8 Я оставляю письмо здесь, и завтра пропишу Вам, какое действие произвело это чтение на публику.
Утро. <епкина> я был недоволен. Эдак и мы прочтем. - Вчера был и Боткин. Вообразите - я проговорился, что пишу к Вам, а он просил, чтобы я дал ему мое письмо для приписки, - письмо, в котором я его так браню. И потому я попросил его приписать на другом листке, под каким-то выдуманным предлогом.
Более сказать Вам нечего - тем более, что нынче утром графиня встала в таком приятном юморе, что я не знаю, что и делать. Напишите мне, Иван Сергеевич. Я жду Вашего письма. Прощайте, будьте здоровы, веселы и пишите больше. Отчего Вы никогда мне не напишете, когда Вы наконец будете в Москву?
Любящий Вас Е. Феоктистов.
Примечания
1 Тургенев дважды выступал на страницах "Отечественных записок" по поводу перевода М. Вронченко трагедии Гете "Фауст". Первая его заметка, оповещавшая о выходе в свет "Фауста" в переводе Вронченко, появилась в 1845 г. в "Отечественных записках" (No 1, отд. VI) и носила информационный характер (см.: "Фауст, трагедия, соч. Гете. Перевод первой и изложение второй части. М. Вронченко. 1844. В привилегированной типографии Фишера. Санкт-Петербург. <...>"). Н. Л. Бродский, атрибутировавший заметку, пришел к выводу, что она - своего рода план будущей статьи Тургенева о том же переводе Вронченко трагедии Гете (Г. Сочинении (2-е изд.). Т. 1. С. 494). Эта статья-рецензия (см.: "Фауст, траг. Соч. Гете. Перевод первой и изложение второй части. М. Вронченко. 1844. Санкт-Петербург") также была напечатана в "Отечественных записках" в 1845 г., в отд. V второго номера (без подписи). В составе этого же номера - статья В. Белинского "Русская литература в 1844 году" с отзывом о тургеневском "Андрее Колосове": "... рассказ чрезвычайно замечательный по прекрасной мысли; автор обнаружил в нем много ума и таланта, а вместе с тем и показал, что он не хотел сделать и половины того, что бы мог сделать; оттого и вышел хорошенький рассказ там, где бы следовало выйти прекрасной повести" (1845. No 1. Отд. V. С. 37; то же: Белинский. Т. 8. С. 483). Интерпретацию статьи Тургенева "Фауст, траг. Соч. Гете. Перевод первой и изложение второй части. М. Вронченко. 1844. Санкт-Петербург" и библиографическую справку к ней см.: Т. Сочинения (2-е изд.). Т. 1. С. 494--497.
2 В ответ на эти суждения Феоктистова 2 апреля 1851 г. Тургенев писал: "Всё, что Вы мне говорите, умно, мило, справедливо и лестно - даю Вам честное слово, что "Записки охотника" прекращены навсегда - я намерен долго ничего не печатать и посвятить себя по возможности большому произведению, которое буду писать con amore и не торопясь - без всяких цензурных arrière-pensées - а там что бог даст!" (Г. Письма (2-е изд.). Т. 2. С. 96). По мнению А. Мазона, в этих строках Тургенева - намек на роман "Два поколения" (Мазон А. Работа И. С. Тургенева над романом "Два поколения"//Из Парижского архива И. С. Тургенева. Кн. 1. Неизвестные произведения И. С. Тургенева. М, 1964. С. 41--42 (Лит. наследство; Т. 73, кн. 1).
3 Рассказы эти, как видно, восходят к беседам Тургенева и Феоктистова на Остоженке (Феоктистов. С. 12). См. вводную статью к публикации.
4 M. H. Каткову в первой книге "Пропилеев" принадлежит статья "Очерки древнейшего периода греческой философии" (Отд. I). Продолжение ее - в кн. 3; Кудрявцеву - "Римские женщины по Тациту. Агриппина Старшая и Мессалина" (Отд. I). Последующие его статьи на эту тему - в кн. 2, 3, 5. Язык статьи Кудрявцева сравнивается Феоктистовым с его диссертацией "Судьбы Италии от падения Западной Римской империи до восстановления ее Карлом Великим. Обозрение Остгото-Лангобардского периода итальянской истории" (защищена в Московском университете 21 декабря 1850 г. с участием Грановского, Соловьева, Вернадского, Шевырева; см. о диспуте: Москвитянин. 1851. No 1, кн. 1. С. 58--59; отд. изд. диссертационного сочинения: М., 1850; рец.: Отечественные записки. 1852. No 2. Отд. 5. С. 85--99). Позже Феоктистов вспоминал диссертацию Кудрявцева также с мягким юмором (см. его письмо от 7--8 марта 1852 г.); П. М. Леонтьев поместил в "Пропилеях" статьи - "О различии стилей в греческом ваянии", "Эгинские мраморы мюнхенской Глиптотеки" (обе - в Отд. 1), "О новой теории греческой архитектуры", "Обзор исследований о классических древностях северного берега Черного моря (статья первая)" (обе - в Отд. 2).
5 Соловьев Сергей Михайлович профессора (с 1850 г.) продолжал после Погодина чтение курса русской истории в Московском университете. "Общая надежда тогда обратилась на Соловьева, - вспоминал Бестужев-Рюмин, - <...> я помню, с какою жадностью читал я тогда его диссертацию и каким неожиданным светом облились для меня события древней русской истории" (Бестужев-Рюмин. Биографии и характеристики. С. 261). Гораздо сдержаннее Бестужев-Рюмин оценивал прослушанный им и его однокашниками в 1848--1849 гг. курс начинающего преподавателя: "В наше время лекции его не были те блистательные очерки общего хода, которые слушали последующие поколения <...>; наши лекции состояли из краткого фактического очерка, прототипа его учебной книги, с прибавкою нескольких лекций историографии. После лекций Кавелина тогдашние лекции Соловьева производили мало действия, и уважая его знания, мы, хотя и знакомы были с его диссертациями, мало ценили его талант; блестящие страницы публичных чтений о Петре, даже лекций о развитии власти в России (точного заглавия не помню), читанные в 1851 году, еще были впереди" С. 24). Более полную характеристику Соловьеву как ученому и лектору он дал в лекции, прочитанной 3-го ноября 1879 г. в Санкт-Петербургском университете (см.: С. 255--272). 17 сентября 1851 г. из Выксы Феоктистов (со слов Грановского) сообщил Тургеневу о выходе в свет первого тома "Истории России с древнейших времен" Соловьева (29 томов, 1851--1879), см. 5-е примечание к этому письму. О реакции Тургенева на первые тома истории Соловьева см. по Летописи (1818--1858).
6 Забелин Иван Егорович в Московской дворцовой конторе. У себя на дому Грановский читал Забелину и еще нескольким слушателям, курс истории (см.: Чичерин. С. 133, там же общая характеристика личности Забелина, с. 133--134) Однако уже в эту пору основанные на уникальных архивных разысканиях печатные выступления Забелина о русском быте и истории Москвы (к концу 1840-х годов в возрасте 30 лет он имел около 40 публикаций) принесли ему известность в ученых кругах. С 1851 г. в "Отечественных записках" (в No 1, 2, 3 и 9. Отд. II. Науки и художества) начинается серия его статей - "Домашний быт русских царей прежнего времени". Продолжение - в 1852 и 1853 гг., в первых номерах этого же журнала. Опубликованные статьи составили книгу: Домашний быт русских царей в XVI--XVII ст. (М., 1862--1869. Т. 1--2). Тургенев, как видно, рано обратил внимание на труды Забелина (в первом, январском, номере "Отечественных записок" вместе со статьей Забелина появилась его "Провинциалка", их сочинения одновременно публикуются в альманахе "Комета" (см. 15-е примечание к письму Феоктистова от 17--18 марта 1851 г.). Позже Тургенев предложил Забелину денежную помощь для издания его книги (см.: Блинчевская М. Я. К истории отношений Тургенева с И. Е. Забелиным//Тургеневский сборник. М.; Л., 1964. Вып. 1. С. 278--281; И. Е. Забелин//Там же. С. 379--382; Летопись (1818--1858). по указ.).
7 Еще раньше Е. В. Салиас с иронией сообщила Тургеневу новость: "... вчера Станкевич сделал предложение Елене Констан<тиновне> Бодиско касательно брака и предложение его было принято. - Erudimini..." (Просветите... (лат.); письмо датируется по содержанию второй половиной марта 1851 г.; РО ИРЛИ, No 5850, л. 8 об.). -- двоюродная сестра Грановского. О браке ее с А. В. Станкевичем рассказала А. В. Щепкина (урожд. Станкевич) в своих воспоминаниях: "В 1851-м году Т. Н. Грановский оживился вдруг и повеселел, когда в Москву приехали его двоюродные сестры, близкие ему в юности. Постоянно жили они в Черниговской губернии и пожелали провести эту зиму в Москве. / Старшая из них, Анна Евгеньевна Дараган, была вдова с дочерью лет одиннадцати; другая кузина Т. Н., Елена Константиновна Бодиско, и прежде посещала Москву, виделась с Грановскими; вместе с Ан. Евг. Дараган проводила она зиму эту в Москве. С ней был Грановский более близок, встречи с нею всегда радовали Грановских. Когда обе кузины Грановского проводили зиму в Москве несколько лет сряду, для Т. Н. было это истинным утешением. Особенно ценил он Е. К. Бодиско. С ней был он сообщителен, ей высказывал он все, что его волновало, и находил облегчение в ее сочувствии. В одном из его писем он говорит о своем отношении к ней: "Я люблю тебя последними силами души моей" <точный текст: "Протяни мне издали руку и верь, что я люблю тебя последними силами моей души!". См.: Т. Н. Грановский и его переписка. М., 1897. Т. 2. С. 297. - Э. Г.>. Так близка была она ему. У Грановских встречалась Е. К. Бодиско с братом моим, Ал. Влад. Станкевичем; в 1852 году состоялось ее замужество с ним. Т. Н. радовало их соединение" (Воспоминания Александры Владимировны Щепкиной. Сергиев Посад, 1915. С. 182--183). О семье Станкевичей см.: Чичерин. "Я до того желаю себе зла, что, право, с удовольствием женился бы сам на отвратительной Бодиске" (Т. Письма (2-е изд.).
8 Первая редакция "Нахлебника", написанная в 1848 г., как известно, должна была войти в третий номер "Отечественных записок" 1849 г., но 22 февраля 1849 г. была запрещена решением С. -Петербургского цензурного комитета. Неудачно складывалась и сценическая судьба комедии. Предназначая ее для бенефиса Щепкина (31 января 1849 г.), Тургенев обратился к А. А. Краевскому с просьбой напечатать ее с посвящением актеру. Однако театральная цензура задержала комедию. 10 сентября 1849 г. III Отделение утвердило рапорт театрального цензора о запрещении "Нахлебника" как произведения "равно оскорбляющего и нравственность и дворянское сословие" (Т. Сочинения (2-е изд.).