Тургенев И. С. - Анненкову П. В., 14 (26) февраля 1868 г.

2184. П. В. АННЕНКОВУ

Ваше письмо¹ застало меня еще здесь, любезнейший Павел Васильевич! Меня удержала в Бадене очень серьезная болезнь Виардо, которая только два дня тому назад приняла оборот успокоительный... В воскресенье я если всё будет обстоять благополучно, уезжаю дней на восемь в Париж. Но прежде мне хочется поболтать с Вами. Во-первых, прошу передать Коршу приложенное и сему письмо - и попросите его поместить это письмо в "С. -Петербургских ведомостях". Мне стало жалко этого несчастного бедняка, которому даже после смерти дают пинок ногою². А во-вторых, скажу Вам, что я прочел и роман Толстого, и Вашу статью о нем³. Скажу Вам без комплиментов, что Вы давно ничего умнее и дельнее не писали; вся статья свидетельствует о верном и тонком критическом чувстве автора, и только в двух-трех фразах заметна неясность и как бы спутанность выражений. Сам роман возбудил во мне весьма живой интерес: есть целые десятки страниц сплошь удивительных, первоклассных,-- всё бытовое, описательное (охота, катанье ночью и т. д.); но историческая прибавка, от которой собственно читатели в восторге,-- кукольная комедия и шарлатанство. Как Ворошилов в "Дыме" бросает пыль в глаза тем, что цитирует последние слова науки (не зная ни первых, ни вторых, чего, например, добросовестные немцы и предполагать не могут), так и Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он всё об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел,-- а он и знает только что эти мелочи. Фокус, и больше ничего,-- но публика на него-то и попалась. И насчет так называемой "психологии" Толстого можно многое сказать: настоящего развития нет ни в одном характере (что, впрочем, Вы отлично заметили), а есть старая замашка передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения, то, что он столь беспощадно вкладывает в уста и в сознание каждого из своих героев: люблю, мол, я, а в сущности ненавижу и т. д., и т. д. Уж как приелись и надоели эти quasi-тонкие рефлексии и размышления, и наблюдения за собственными чувствами! Другой психологии Толстой словно не знает или с намерением ее игнорирует. И как мучительны эти преднамеренные, упорные повторения одного и того же штриха - усики на верхней губе княжны Болконской и т. д. Со всем тем, есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать и которые возбудили во мне озноб и жар восторга⁴.

⁵ до сих пор не появились!!

Две статьи Мериме о Пушкине появились в двух нумерах "Монитера" около 15-го января нового стиля, наверное между 10-м и 20-м⁶. Дружески жму Вам руку и остаюсь