Родители Аси. Ее происхождение
Мы узнаем, что отец Гагина и Аси был человек «весьма добрый, умный, образованный – и несчастливый». Рано потеряв жену, он всю любовь перенес на сына. Гагин-старший «сам занимался воспитанием и никогда бы <…> не расстался» с единственным ребенком. Но столичные родственники убедили отца дать «приличное сыну» дворянское воспитание. Среди развлечений юноша, по его собственному признанию, «забыл печальное гнездо» своих предков (сколько укоризны в этих простых словах). Гагин редко вспоминал оставшегося в одиночестве отца. У которого, как у Николая Петровича Кирсанова, появилась вторая семья и другой ребенок.
Его одиночество скрасила горничная покойной жены Татьяны. После смерти барыни она жила «в избе сестры своей, скотницы». Но, несмотря на уговоры, не захотела переехать из нищей избы в барский дом. Не пожелала она и стать супругой барина, когда отец Гагина решил жениться на ней. О ее отказе Гагин-младший узнает из уст старого слуги. «Стоя у двери с закинутыми назад руками», скромно-почтительно и в то же время независимо, передает Яков слова крестьянки: «Покойница Татьяна Васильевна <…> во всем были рассудительны и не захотели батюшку вашего обидеть. Что, мол, я вам за жена? какая я барыня?»
Там, где преданный лакей видит покорность, боязнь «обидеть» низким происхождением барина, мы вправе предположить иные мотивы. Татьяной движет внутреннее достоинство и гордость. Она не хочет занимать чужого места, не хочет терпеть снисходительного отношения окружающих (как Фенечка терпела поначалу от Павла Петровича). Не случайно дочь вспоминает о ней, переиначивая строки Пушкина о няне: «Где нынче крест и сень ветвей / Над бедной матерью моей…» Да и само ее имя должно напомнить о героине «Евгения Онегина». Неординарность Аси имеет глубокие народные корни.
«незаконностью» их отношений. Она суровым покаянием искупала свой «грех»: «Повязанная темным платком, с желтой шалью на плечах, она становилась в толпе, возле окна, – ее строгий профиль четко вырезывался на прозрачном стекле, – и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному». Эту же строгую покорность Богу, возвышенное смирение Татьяна пыталась передать своей дочери. «Мать, пока была жива, держала ее очень строго», – говорит Гагин о детских годах сводной сестры. В минуту откровенности Ася признается: «Когда жила с матерью», задумывалась, «отчего это никто не может знать, что с ним будет»?
Другой темой ранних размышлений Аси было: «Отчего нельзя сказать всей правды?» Источником их служило двусмысленное положение маленькой героини. Очевидно, Татьяна желала оставить девочку в избе, среди крестьян, и тем уберечь от пересудов и оскорблений. Но мать рано умерла. Ася из крестьянской девчонки превращается вдруг в барышню. Резкий переход от крестьянской простоты к барской власти не мог не потрясти душу девочки: «Представьте же себе, что должно было произойти в Асе <…>. Она до сих пор не может забыть ту минуту, когда ей в первый раз надели шелковое платье и поцеловали у ней ручку». Гагин-старший стремился искупить вину перед дочерью баловством. Но был вынужден выдавать Асю за «сироту», «взятую на прокормление». Умирая, он успел только поручить девочку заботам сына.
Гагин оказался хорошим братом и свято выполнял наказ отца. Но и он не мог защитить Асю от неизбежных обид, вызванных ее незаконным происхождением. Настоящим испытанием для Аси стали годы в учебном заведении, среди «барышень хороших фамилий». По словам брата, «в ее положении ей надо было либо прислуживаться, либо дичиться». Ася не пожелала смиряться, трусливо льстить высокомерным девицам. «Лесть и трусость – самые дурные пороки», – заявила она всему классу. «Никак не хотела подойти под общий уровень...», «продолжала идти своей дорогой», – со скрытой гордостью и тревогой пишет автор.
– Вот бы пойти с ними, – сказала Ася <…>.
– Разве вы так набожны?
– Пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг, – продолжала она. – А то дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали?
– Вы честолюбивы, – заметил я, – вы хотите прожить не даром, след за собой оставить…
– А разве это невозможно?
«Невозможно», – чуть было не повторил я <…>. Но я взглянул в ее светлые глаза и только промолвил:
– Попытайтесь.
«полудикой прелести». Все мы помним миф об античном скульпторе, изваявшем прекрасную девушку. Но нелегко быть Пигмалионом при такой Галатее, как Ася. При первом же поучительном замечании Н. она требовательно вопрошает: «Скажите мне, что я должна читать? скажите, что я должна делать?»