Поэма И. С. Тургенева «Стено»: от Байрона к Шекспиру
По справедливому утверждению А. Е. Грузинского, «начало литературной деятельности Тургенева до последнего времени оставалось в тени; им мало интересовались и потому почти не изучали его» 1. Эта мысль была высказана в начале ХХ века, однако её с полной уверенностью можно отнести и к характеристике современного положения дел. С 1919 г. не появилось ни одной сколько-нибудь обстоятельной работы, посвящённой детальному изучению ранней поэмы И. С. Тургенева «Стено». Ситуация несколько изменилась в 2004 г., когда увидела свет статья Н. И. Николаева, построенная на сопоставлении поэмы Тургенева с байроновским «Манфредом» 2.
Из писем и статей И. С. Тургенева знаем, что своё юношеское сочинение сам автор охарактеризовал как «совершенно нелепое произведение, в котором с детской неумелостью выражалось рабское подражание байроновскому “Манфреду”» 3 , первый, слабый опыт на поприще русской поэзии 4.
Круг литературных влияний молодого Тургенева к моменту написания «Стено» составили Байрон, «краски романтизма», В. А. Жуковский 5 , поэтому не удивительно, что один из претекстов к поэме содержит цитату из трагедии Дж. Байрона «Манфред» на языке оригинала.
Как известно, И. С. Тургенев написал «Стено» в 1834 г., первоначальный вариант текста подвергся критическому разбору П. А. Плетнёвым. Сомневаясь в себе и в оценках Плетнёва, в 1837 г. писатель вновь обращается к своей «драме», направив её профессору А. В. Никитенко. Заметим, что в этом же году начинающий автор переводит пьесы Шекспира («Отелло», «Король Лир») и «Манфред» Байрона. Возможно, что эпиграфы к поэме из Шекспира и Байрона на английском языке появляются уже позже. Тургенев не ценил свой переводческий талант, поэтому в письме к А. В. Никитенко определяет свои опыты как «слишком дурные» после переводов М. П. Вронченко и И. И. Панаева 6. Это не мешает предположить, что автор «Стено» изначально имел представление об оригинальных версиях «Гамлета» и «Манфреда». В мемориальной библиотеке И. С. Тургенева хранится издание «Манфреда» на русском языке в переводе М. П. Вронченко, однако в тексте «Стено» не встречаются прямые, дословные цитаты из этого перевода. Возможно, русский писатель воспроизводит байроновское сочинение по памяти.
При очевидном сходстве «Стено» с «Манфредом», которого сам Тургенев никогда не отрицал, в поэме обнаруживается последовательное воспроизведение мотивов пьесы «Гамлет» Шекспира, повторение ряда её лексических деталей и даже синтаксических особенностей. Любопытно то, что в письмах 30-х годов Тургенев о «Гамлете» ничего не пишет, а о том, что он действительно переводил эту трагедию, мы узнаем позже, в 1869 г., в письме к Н. Х. Кетчеру.
Совпадение образа Стено и образа Манфреда не вызывает никаких сомнений. Однако вполне оправданным представляется сравнение Гамлета и Стено. Одновременное влияние пьес Шекспира и Байрона вполне закономерно в тексте Тургенева, поскольку в начале XIX века Гамлет и Манфред многими рассматривались в сопряжении. Например, в 1828 г. увидели свет два перевода М. П. Вронченко – «Гамлет» и «Манфред». В стихотворении Н. Огарёва «Кошмар» Манфред и Гамлет являются к лирическому герою, представляющему себя то в роли одного, то в роли другого. Существует мнение, что «Манфред» Байрона настоящий, хотя и отдалённый, потомок датского принца. Не случайно и у юного Тургенева, подражающего Байрону, возникают аналогии с героем трагедии Шекспира.
Обратимся к фактам, подтверждающим присутствие байроновского и шекспировского начала в ранней поэме И. С. Тургенева «Стено». Прежде всего, отметим, что во всех трёх произведениях обнаруживается идея о двух мирах: мире земном, человеческом, бренном и мире «ином»: «Перед собою вижу я порог – / Он жизнь и вечность разделяет», – признаётся Стено. Гранью, чертой между этими измерениями является ночь. При сопоставлении начального эпизода из поэмы Тургенева с байроновским текстом обнаруживается много общего, о чём свидетельствует образный состав цитат. Сравним:
Байрон: «в такую ночь однажды»,
Тургенев: «божественная ночь» ;
Байрон: « темнеет синева полуночная»,
Тургенев: «чернеясь на лазури тёмной неба»;
Байрон: « луна свой свет лила»,
Тургенев: « луна взошла» 7 и т. д.
Таким образом, русский автор использовал в первой сцене почти дословную цитату из байроновского «Манфреда». Однако в данном случае при всём сходстве «Стено» и «Манфреда» внутри монолога Стено присутствуют строки, указывающие на близость тургеневского текста пьесе «Гамлет» Шекспира. Вспомним, как Тургенев описывает Рим в этой цитате:
И Рим лежит, как саваном покрыт;
Там всё мертво и пусто как в могиле…
(действие первое, сцена I )
Фраза «как саваном покрыт» напоминает слова, произнесённые шекспировским Горацио:
Покинув гроб, со стонами и воплем,
Блуждали мертвецы – и белый саван
Носился вдоль по улицам столицы (акт 1, сцена 1) 8 , –
Нечто близкое мы вновь встречаем в высказывании тургеневского героя:
Рим перешёл… и мы исчезнем так же
Не оставляя ничего за нами…
(действие первое, сцена I )
Все три автора используют близкие приёмы, реализующие концепцию двоемирия. Посланцами того, другого мира выступают духи, призраки, демоны. Сцены явления призрака Гамлету в комнате у матери, Манфреду над утёсом и Стено над морем копируют друг друга даже в лексическом оформлении. Стоит отметить, что ситуация, описанная в «Стено», более похожа на ситуацию в «Гамлете».
Сравним эпизоды тургеневского и шекспировского произведений. Когда Гамлет в комнате матери видит призрак отца, он говорит: «быть может, / Слеза, не кровь, моею местью будет» (акт 3, сцена 4). Аналогичная сцена обнаруживает себя в поэме Тургенева. Стено, наблюдая появление демона над морем, произносит: «<…> пусть мои глаза заплачут кровью, я не закрою их» (действие второе, явление III ), чуть раньше: «…О, мне стыдно – / Пусть моя кровь в груди оледенеет / И высохнут глаза при встрече с тем, / Кому нет имени…» (действие второе, явление II ). Это, по существу, литературная реминисценция. Слёзы и кровь выступают здесь как приметы, признаки, подчёркивающие уверенность принца Датского и Стено в совершении поступка.
Королева, описывая состояние Гамлета в момент видения, отмечает: «В твоих очах душа сверкает дико» (акт 3, сцена 4), тем самым, намекая на безумие сына. Джулиа в поэме Тургенева, наблюдая за Стено, произносит: «<…> На его челе / Лежит презрение и ужас…» (действие второе, явление III ). В обеих фразах передаётся состояние крайнего испуга при столкновении с неведомым.
Приведём другой пример. Шекспировский монолог «Быть или не быть?» фрагментарно представлен и в «Манфреде» Байрона, и в «Стено» Тургенева. Так у Байрона читаем:
Что заставляет жить нас, если только
Жить значит пресмыкаться на земле
И быть могилой собственного духа.
(акт 1, сцена 2)
У Тургенева строки знаменитого «рассуждения о смерти» трансформировались в следующем высказывании:
Быть так… ничем… явиться и исчезнуть,
Как на воде волнистый круг…
(действие первое, сцена I )
Вопрос о «быть или не быть» каждый из героев решает по-своему: Гамлет задумывается о самоубийстве, но не предпринимает последнего шага, герой Байрона покидает здешний мир, а Стено прерывает свою жизнь пулей. Русский персонаж, единственный, кто своё намерение доводит до конца. По-видимому, мысли о последующем личном спасении в засмертье его мало занимают.
Набор сходных лексем и образов выводит нас на уровень интерпретаций и намечает путь течения мысли Тургенева – от «Манфреда» Байрона к «Гамлету» Шекспира, о котором сам создатель не упоминает ни в комментариях к поэме, ни в переписке и в художественном тексте не даёт ориентировки именно на эту пьесу Шекспира. Тем не менее, поэма «Стено» заключена в «шекспировское кольцо»: она открывается цитатой из Шекспира и последняя фраза «Тайна свершилась. Молчанье! Молчанье!» (действие третье, явление III ) оживляет в сознании гамлетовское «Последнее – молчанье!» (акт 5, сцена 2). При полном отсутствии сюжетного сходства реминисценции из «Гамлета» не единичны в «Стено». Рассмотрим ещё некоторые из них.
Пара героев – Джакоппо и Джулиа представляют собой вариант шекспировских Лаэрта и Офелии, учитывая, что и спасители Стено, и знакомцы Гамлета довольно рано утрачивают отцов. В образе Джакоппо соединяются функции отца и брата, кроме того, по роду занятий он – рыбак, у Шекспира рыбаком Гамлет называет Полония. Смысловые аналогии обнаруживаются в песнях Офелии и Джулии. Однако эти аналогии можно было бы рассматривать как «натяжку», если бы в тексте не нашлись более убедительные примеры.
«Здесь были эти губы, которые я целовал сам не знаю сколько раз. – Где теперь твои шутки? Твои дурачества? Твои песни? Твои вспышки веселья, от которых всякий раз хохотал весь стол? <...>» (акт 5, сцена 1), повторяется в поэме. Тургеневский герой, войдя в келью монаха Антонио, изъясняется примерно в тех же выражениях, что и Гамлет:
А! этот череп!
Зачем он у тебя, монах!
<…>
Таилось много дум и много силы.
И, может быть, здесь страсти бушевали,
И это мёртвое чело огнём
Любви горело… а теперь!.. (действие третье, явление I ).
– «Что за могилой?»; что ожидает человека «в краю, откуда ещё не возвращалось ни одного путешественника» 9. Наследник Датского королевского двора и молодой человек достаточно чётко осознают границу, разделяющую мир на «здесь» и «там». Метаморфозы, происходящие с человеческим телом «здесь», английский драматург описывает, воспользовавшись «гастрономической метафорой»: «Мы откармливаем всех прочих тварей, чтобы откормить себя, а себя откармливаем для червей. И жирный король и сухопарый нищий – это только разные смены, два блюда, но к одному столу; конец таков» (акт 5, сцена 1). Отголоски этой метафоры слышны и у Тургенева. Сравним:
Стено
Меня, меня,
Кипящего надеждой и отвагой,
Вскормила ль мать на пищу червякам?..
(действие первое, сцена I )
«там» – воздаяние или вечная мука? так и остаётся без ответа и для Гамлета, и для Стено. Осознание обоими героями рубежа между физической и метафизической реальностями, жизнью и Вечностью, делает правомерным тезис о неверии Гамлета и Стено. Неверие провоцирует соблазн поддаться мысли об отсутствии в мире Всевидящей, Всеопределяющей воли. Это в свою очередь порождает в человеке желание подчинить мир собственной воле и овладеть силами природы, как это наблюдается и в поэме «Манфред» Дж. Г. Байрона.
Шекспировский и байроновский семантические «пласты» причудливым образом сочетаются в тексте поэмы И. С. Тургенева. Возможно, к «Гамлету» Шекспира, который впоследствии стал метатекстовым маркером для творчества И. С. Тургенева, молодой автор приходит через посредничество Байрона.
Подражание И. С. Тургенева предшественникам в ранней поэме даёт повод говорить не об обычном копировании трагедий Байрона и Шекспира, создании двойников, а свидетельствует об оригинальности поисков молодого русского автора.
Примечания.
1 Грузинский А. Е. И. С. Тургенев (личность и творчество). 1818–1918. М., 1918.
«Манфред» Дж. Байрона и «Стено» И. С. Тургенева. К вопросу о характере подражания русского писателя // Проблемы культуры, языка, воспитания. Архангельск, 2004. С. 86 – 90.
3 Тургенев И. С. Собр. соч.: В 12 томах. Т. 11: Стихотворения, поэмы, литературные и житейские воспоминания, переводы. М., 1979. С. 243.
4 Тургенев И. С. Полн. собр. сочинений и писем: В 28 томах. Письма. Т. 1. М.;Л., 1961. С. 163.
5 Лебедев Ю. В. Тургенев. М., 1990. C. 60.
и житейские воспоминания, переводы. М.: Художественная литература, 1979.
8 Шекспир У. Собр. соч.: В 8 томах. Т. 8. М., 1994.
9 Тургенев И. С. Два приятеля // Тургенев И. С. Указ. соч. Т. 5. С. 363.