О возможности многозначного истолкования взглядов Базарова
У критиков и литературоведов обычно не возникало особых споров по поводу того, как относились к нигилизму Чернышевский, Лесков, Достоевский и другие писатели. С Тургеневым такой ясности нет. Думается, что он был совершенно искренен, когда писал: «Хотел ли я обругать Базарова или его превознести? Я этого сам не знаю, ибо я не знаю, люблю ли я его или ненавижу!» 1. Для подобного утверждения были серьёзные основания. Слишком сложен вопрос о том, что именно отрицает Евгений Базаров.
Характерно, что многие сцены, многие суждения в романе обладают исключительной многозначностью. Остановимся на том определении, которое сформулировано в первых главах романа: «Нигилист – это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружён этот принцип» (8, 216). Весьма существенно, что здесь о разрушении не сказано ни слова, а всего лишь звучит призыв к человеку быть самостоятельным и независимым в своих суждениях. Если такой призыв воспринимать в рамках обыденного сознания, то с ним вполне может согласиться любой цивилизованный человек. Но, если речь идёт о христианских догматах, то они изначально считаются непостижимыми для разума, и в этом смысле нигилизм совершенно неприемлем для верующего.
Обратимся к другому примеру. Вспомним эпизод, когда Базаров заявляет, что он и его единомышленники всё отрицают:
– Как? Не только искусство, поэзию… но и… страшно вымолвить…
– Всё, – с невыразимым спокойствием повторил Базаров (8, 243).
Вполне возможно, что в этой знаменитой сцене Базаров всего лишь выражает своё скептическое отношение к дворянской культуре и утверждает положительную роль науки, труда, конкретной практической деятельности. Возможно, что ни о каких радикальных политических действиях он даже не помышляет. Но не исключено, что Базаров – это один из тех крайних радикалов, чьи настроения были выражены в прокламации «Молодая Россия», где говорилось: «Мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48-го года, но и великих террористов 92-го года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка придётся пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах» 2. Общественно-политический смысл, вложенный в реплику Базарова, можно истолковывать по-разному. То же самое относится и к её философскому содержанию. Если бы перед нами был роман Достоевского, то в приведённой сцене без всякого сомнения речь шла о Боге. Тургенев вообще-то этого не имел в виду. В письме к Фету он заявляет: «Вы упоминаете также о параллелизме; но где он – позвольте спросить, и где эти пары, верующие и неверующие? Павел Петрович – верит или не верит? Я этого не ведаю (П., 4, 370). И всё-таки глубина и многозначность художественного изображения таковы, что можно усмотреть в этой сцене наличие её религиозного подтекста. Павел Петрович потрясён, ему даже страшно вымолвить то, что осмеливается отрицать Базаров. Так может реагировать на слова нигилиста только верующий человек.
последователей: «Ситниковы нам необходимы. Мне, пойми ты это, мне нужны подобные олухи, Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!... (8, 304). Нельзя не заметить, что Тургенев показывает, как зарождаются те самые мысли, которые Раскольникова приведут к теории деления людей на два разряда, а Петра Верховенского к созданию своих пятёрок.
Отмеченная многозначность толкования нигилизма в романе «Отцы и дети» имеет особое художественное значение. Нам кажется, что идея нигилизма, изображаемая в романе «Отцы и дети», занимает в его структуре достаточно своеобразное место, чтобы выйти из той схемы монологического романа, которую даёт Бахтин. Разве нигилистическая идея является только простой художественной характеристикой Базарова? Не только. В какой-то степени можно сказать, что сам Базаров нужен Тургеневу для испытания идеи. Она представляет собой объект полемики, которую ведёт Тургенев, она проверяется теми событиями, которые описаны в романе, и тем самым в какой-то степени организует его сюжет. Автор не разделяет этой идеи, но и не отрицает её, он изображает её, сохраняя всю полнозначность как идеи, и в этом смысле Тургенева, как и Достоевского, можно назвать «художником идеи». Тургенев нигде не излагает идеи Базарова в монологической форме, не показывает и её психологического становления в одном индивидуальном сознании. Мы впервые знакомимся с содержанием идеи Базарова в её пересказе Аркадием Кирсановым, одновременно свои определения нигилизма дают Николай Петрович и Павел Петрович. Затем она возникает в немногословных, но афористических репликах Базарова, всё время перебиваемого провоцирующими вопросами и замечаниями его противников. Наконец, она понижается до пародийного выражения: «Долой авторитеты!» – закричал Ситников…(8, 262). Идея раскрывает разные свои грани, оттенки, возможности. Следует отметить также, что, хотя роман направлен к тому, чтобы утвердить многие из тех духовных ценностей, которые отвергались Базаровым, в нём немало таких страниц, на которых идея отрицания получает эмоциональную поддержку. «Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса» (П., 4, 379), – признавал сам Тургенев. Во всяком случае, несомненно одно: идея нигилизма живёт в «Отцах и детях» подлинно живописной жизнью, на всём протяжении романа она вступает в соприкосновение с различными явлениями жизни, испытывается, проверяется или опровергается ими. Во всём этом есть нечто напоминающее поэтику Достоевского.
«часто угадывал, как при определённых изменившихся условиях будет развиваться и действовать данная идея, в каких неожиданных направлениях может пойти её дальнейшее развитие и трансформация» 3. Нечто аналогичное можно с полным правом сказать и об авторе романа «Отцы и дети». Тургенев угадывает в мировоззрении своего героя различные возможности, различные тенденции развития.
Каким же именно предстаёт нигилизм в романе Тургенева? Прежде всего, несомненно, что взгляды Базарова близки к идеологии Просвещения. И в свете этого становятся понятны известные слова Тургенева о Базарове: «…за исключением воззрений на художества, я разделяю почти все его убеждения» (14, 102). Известно, что просветительские задачи стояли перед русской общественной мыслью вплоть до шестидесятых годов девятнадцатого века. Отражение их в тургеневском творчестве давно отмечено нашими литературоведами. Об этом писали в своих работах С. М. Петров, Г. Н. Поспелов, П. Г. Пустовойт, Ю. Г. Нигматуллина. В 1984 г. вышла монография В. Н. Тихомирова «Тургенев и просветительство». Следует отметить, что иногда мы делаем чрезмерный акцент на ограниченности просветительских идеалов, на их неспособности разрешить социально-философские и моральные проблемы человечества. Между тем, если мудрость здравого смысла трезво осознаёт пределы своих возможностей, то она не враждебна общественным интересам, и Базаров, постоянно толкующий о пользе для « bien publik ?» (8. 242), действительно мог быть нужен России.
призывает отказаться от мнимых, как он считает, ценностей дворянской культуры и вернуться к реальности: «Вы, я, надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны, Куда нам до этих отвлечённостей!» (8, 242).
Когда звучат подобные рассуждения, то Базарова можно упрекнуть в определённой ограниченности его требований, но здесь нет бессмысленного отрицания с хохотом и свистом. Напротив, здесь проявляется желание как можно прочнее укрепиться на земле, стать ближе к почве, к народу. Вовсе не случайно в Базарове часто ощущается нечто крестьянское, нечто сближающее его с героями «Записок охотника». Ю. В. Лебедев указывает: «Не трудно заметить в Хоре (очерк “Хорь и Калиныч”) и в родственных с ним характерах будущие базаровские черты. Хорь – это тип практика, реформатора, русского человека с государственным складом ума. Тургенев с гордостью пишет, что «русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя: он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперёд. Что хорошо – то ему нравится, что разумно – того ему и подавай, а откуда оно идёт, – ему всё равно» (С., 4, 18). По существу, здесь уже прорастало зерно будущей базаровской программы и даже базаровской теории ощущений, основанной на доверии к непосредственности демократических чувств» 4. Аналогичные наблюдения делает Г. Б. Курляндская: «Однодворец Овсяников – тоже носитель практического сознания, которое сказалось в способности понимать новое и прогрессивное, критически относиться к действительности. Он видит распад прежних феодально-крепостнических отношений: “времена подошли другие”, но вместе с тем свою эпоху он считает безвременьем: “старое вымерло, а молодое не нарождается!”» 5. Если вдуматься в это тонкое наблюдение, получается, что в Овсяникове тоже проступает что-то базаровское. Здесь и практическое сознание, и критическое отношение к действительности, и отрицательная оценка современности. Вспомним утверждение Базарова, что в современном быту, в семейном или общественном, нет ничего, что не заслуживало бы отрицания.
Тургенев признавал определённую справедливость такого требования. С этим связаны его историко-философские представления. Е. М. Ефимова указывала: «Поступательное движение вперёд может осуществляться, по Тургеневу, только через отрицание, вызванное самим этим движением. В ходе развития отрицание отрицается новым, противоположным явлением, и наступает синтез на боле высокой основе…» 6. В свете таких представлений Тургенев изображает базаровский нигилизм как болезненный, но необходимый и полезный этап на пути развития как отдельной личности, так и всего общества. Можно сказать, что это нигилизм, направленный на утверждение.
был к ней равнодушен. Думается, что именно близость Тургенева к христианским традициям позволила ему на интуитивном уровне уловить в рассуждениях Базарова тот нигилизм, который ведёт ко всеобщему разрушению. Просветитель такой опасности не видит и не понимает. Человек, христиански ориентированный, в этом отношении является более чутким, более проницательным. Тургенев размышлял в 1860 г. в статье «Гамлет и Дон-Кихот»: «Но в отрицании, как в огне, есть истребляющая сила – и как удержать эту силу в границах, как указать ей, где ей именно остановиться, когда то, что она должна истребить, и то, что ей следует пощадить, часто слито и связано неразрывно?» (5, 340). Строки эти навеяны не только раздумьями над образом Гамлета. Несомненно, перед мысленным взором писателя стоит и Евгений Базаров. А ему как раз свойственным оказывается стремление к абсолютному отрицанию.
«Нигилизм в изображении Тургенева – это отрицание, прежде всего, духовного первоисточника жизни, стремление абсолютизировать преходящие, конечные формы существования» 7. Это глубокая мысль, с которой нельзя не согласиться. Но хотелось бы развернуть её более подробно. Дело в том, что отрицать Бога можно с разных мировоззренческих позиций. Просветители часто ожесточённо нападали на Церковь, обвиняя её в корыстном стремлении сохранить невежество и предрассудки, но к идее Бога они были в общем-то равнодушны. Если Бога нет, то и бросать вызов некому и незачем. Гораздо более религиозны были романтики, но именно они, увлёкшись идеей отрицания, скатывались к демонизму и богоборчеству.
А как всё это соотносится с Базаровым? В споре с Павлом Петровичем Кирсановым тургеневский герой стоит на просветительских позициях. И, как это типично для просветителя, провозглашая свой лозунг всеобщего отрицания, он не испытывает какого-либо религиозного беспокойства. Вопрос о существовании Бога, столь волнующий героев Достоевского, его в этот момент явно не интересует. В дальнейшем, когда Базаров открывает для себя романтическое восприятие жизни, у него намечаются байронические настроения, но именно тогда его отрицание приобретает какие-то демонические черты. Чувствуется, что Базарова начинает увлекать отрицание ради отрицания. Не случайно он признаётся приятелю: «…я придерживаюсь отрицательного направления – в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен – и баста! (8, 325). В этом высказывании, с одной стороны, проявляется вполне позитивистская система мышления, а с другой – нечто демоническое. И та идея вселенского уничтожения, которую затем будут проповедовать Ставрогин и Пётр Верховенский, впервые зарождается в сознании именно тургеневского героя.
Следует отметить чрезвычайно характерную особенность описания Базарова. В тексте постоянно встречаются такие штрихи его портрета, как с «надменной гордостию», «холодная усмешка», «гордость почти сатанинская». Тургенев отмечает в своём герое сатанинское, бесовское начало. Скорее всего, это происходит подсознательно. Писатель прежде всего использует тот языковой код, который был привычен для него как для человека, воспитанного в традициях православной культуры. Эта чуткость Тургенева к демоническим проявлениям в жизни и человеке избавляла его от просветительской односторонности и создавала почву для переклички с Достоевским. В образе Базарова временами ощущается какая-то особая иррациональная глубина.
Подводя общий итог, хочется ещё раз подчеркнуть, что идея отрицания показана Тургеневым в её движении, в её развитии. С одной стороны, она предстаёт как необходимый этап в поступательном развитии общества. И с этим связано то читательское сочувствие, которые вызывают многие суждения Базарова. С другой стороны, Тургенев прозорливо ощутил, как жажда отрицания влечёт человека перейти допустимые границы, как нигилизм превращается в болезнь духа. В этом плане он предвосхищает Достоевского.
1 Тургенев И. С. Полное собр. соч. и писем.: В 28 т. П. Т. 4. С. 370. Все дальнейшие ссылки даются в тексте по этому изданию.
2 Политические процессы 60-х годов / Под ред. Козьмина Б. П. М.;Пг.: Гиз, 1923. С. 264.
3 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советский писатель, 1963. С. 121.
«Отцы и дети». М.: Просвещение, 1982. С. 24.
«Отцы и дети» И. С. Тургенева и «Обрыв» И. А. Гончарова // Уч. зап. Орловского гос. пед. ин-та. Кафедра литературы. Вып. 4. Орёл, 1964. С. 236.
7 Курляндская Г. Б. И. С. Тургенев. Мировоззрение, метод, традиции. Тула, 2001. С. 184.