Владимир Иванович Даль. Фольклор (пословицы) в творчестве Даля
Владимир Иванович Даль [10 (22). XI. 1801 Лугань – 22. IX (4. X).1872, Москва] – прозаик, беллетрист, этнограф. Начало его литературной деятельности относится к 1830 году. Известность Далю (псевдоним – Казак Луганский) принесли "Русские сказки". Даль сближается с А. С. Пушкиным. В 1839 году в "Отечественных записках" появляется повесть "Бедовик". В. Г. Белинский высоко оценил эту повесть. В 40-е годы творчество Даля развивается в русле натуральной школы. Даль печатает очерк "Уральский казак". Популярность писателю принесли и другие очерки: "Денщик", "Русский мужик", "Русак".
Кроме очерков Даль пишет в эти годы повести и рассказы: "Вакх Сидоров Чайкин", "Хмель, сон и явь" и др. Большую деятельность Даль проявляет как член учредительного собрания Географического общества, развернувшего собирательскую работу по этнографии и фольклору. В 1845–1846 годах он печатает статьи о народных верованиях (книга известна под названием "О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа").
В. И. Даль известен также как автор сборника "Пословицы русского народа". В течение всей своей жизни он собирал народные выражения, изучал народный язык, вел кропотливую работу по составлению "Толкового словаря живого великорусского языка". Это было главным делом его жизни. Даль фактически совершил подвиг в науке, создав за 50 лет труд, "для составления которого потребовалась бы целая академия и целое столетие" (П. И. Мельников-Печерский). Всю жизнь Даль был неутомимым собирателем памятников народного творчества: песен, сказок, пословиц, поговорок1.
Судя по замечаниям В. Г. Белинского в целом ряде его критических статей, критик воспринимал Даля как бытописателя и этнографа. Он называет Даля "человеком бывалым, коротко ознакомившимся с бытом России почти на всех концах ее"2. Эту же мысль Белинский развивает и в рецензии 1847 года на сборник повестей, сказок и рассказов Казака Луганского. "И в самом деле, где не бывал он? Он участвовал в польской кампании и в хивинской экспедиции, он бывал в Молдавии, в Валахии, в Бессарабии; Новороссия с Крымом ему как нельзя больше знакомы, а Малороссия – словно родина его. Он знает, чем промышляет мужик Владимирской, Ярославской, Тверской губерний, куда ходит он на промысел и сколько зарабатывает. Даль – это живая статистика живого русского народонаселения"3. Критик под "статистикой" подразумевает "распространенность" его наблюдений, уяснение Далем всей полноты русской жизни. Белинский подчеркивает в качестве основной черты творчества писателя его врожденную наблюдательность, умение "мастерски схватить с натуры" изображаемые картины народной жизни. Рецензируя сборник "Физиология Петербурга", в котором Даль поместил свой очерк "Петербургский дворник", Белинский считает этот очерк одним из лучших произведений автора, "который так хорошо знает русский народ и так верно схватывает иногда самые характеристические его черты"4. Критик пишет, что Казак Луганский своим творчеством создал "особый род поэзии, в котором у него нет соперников".
В своих рецензиях Белинский особо отмечает талант Даля – этнографа-бытописателя, подмечая, что "в повестях Луганского всего интереснее – подробности"5. Так, например, "превосходная картина избы с резными окнами, в сравнении с малороссийской хатою, лучше всей повести (речь идет о повести Даля "Небывалое в бывалом, или Бывалое в небывалом". – А. Ф.), хотя входит в нее только эпизодом и ничем внутренне не связана с сущностию ее содержания"5. Именно в "подробностях" встречаются у Даля драгоценные черты русского быта, русских нравов, ценные для Белинского. Рассказы Даля незаметно обогащают читателей такими знаниями, которые вне этих рассказов не всегда можно приобрести, даже побывав там, где бывал Даль. И в этом заслуга тонкого художника-наблюдателя.
Белинский отмечает поистине "интернациональный" круг интересов Казака Луганского. "В рассказах “Майна” и “Бикей и Мауляна” знакомит он нас с нравами и бытом кайсаков (киргизов), в “Цыганке” – с молдавской цивилизациею и положением цыган, …в “Болгарке” – с патриархальными нравами болгарского племени"6.
Своеобразие таланта писателя критик видит в особом интересе Даля к русскому человеку, его быту, целому миру русской жизни. И эта любовь – "не чувство, не отвлеченная мысль: нет! Эта любовь деятельная, практическая"7. Белинский показывает, что Даль прекрасно знает натуру крестьянина, знает его горе и радость, умеет мыслить его головой, видеть его глазами, говорить его языком.
Даль широко привлекает в своем творчестве многообразие фольклора. Он входит в его художественную систему как источник сюжета, используется для характеристики героя, индивидуализации его речи, как средство художественной изобразительности в авторской речи, как материал для характеристики быта и мировоззрения различных социальных групп, как художественный элемент в создании характеров. Даль обращается к подлинному фольклору и реалистическому выражению его в конкретно-исторических условиях народной жизни с указанием географически точных объектов изображения. Писатель приводит подлинные факты, а также точные данные социально-экономической жизни, которые придают повествованию достоверную убедительность. Так, стоимость оброка, уплаченного крестьянами барину, составляет 150 рублей, или 45 целковых серебром. Кроме того, "три дня работы с сохой, три дня жать, три дня косить, три дня сено грести да хлеб перевозить на барское гумно, да три дня молотьба, да опять хлеб в город свозить – ну, да зимой 12 возов дров привезти из лесу, да десять рублей караульных на усадьбу за сторожей; а там казенные подушные внести, да и ступай куда хочешь"8 крепостным сказочником Меледой ("Павел Алексеевич Игривый"), народных шуток, анекдотов, с помощью которых создается стилистическое своеобразие. Такую же роль играют и пословицы, употребляемые Далем с целью психологической характеристики героя. Они характеризуют его действия и поступки: "Сын-то мой, да ум-то свой"; "За перо – не мы, за счеты – не мы, а попеть да поплясать – против нас не сыскать"9. Лексика и фразеология народных сказок, песен используется Далем как в речи героя-рассказчика, так и в речи автора. Например: "Иван, крестьянский сын, поди на беля руки мои, под шелковы кудри мои, вот тебе дорогой подарочек: заветный золот перстень, алый шелковый плат да серебряна опоясочка"10.
Даль насыщал содержание рассказов этнографическими деталями, описанием обычаев, ремесел ("Медведь", "Охота на волков"). Даль опирался в своем творчестве на подлинность жизненных фактов, но не всегда поднимался как писатель-реалист до широких социальных обобщений и типизации. Писатель предупреждал читателя: "Не ищите в записках живого человека повести или романа, то есть сочинения, это ряд живых картин, из коих немногие только по пословице: гора с горой – в связи между собой и с последующими" ("Вакх Сидоров Чайкин"). Писатель подчеркивал, что его повести – это "были", что в них "нет выдумки". Фольклорные сюжеты составляют большую часть его рассказов. Даль интересовался поэтической стороной жизни крестьян, выраженной в преданиях и поверьях, он стремился передать их демонологическое мировосприятие, веру в таинственные силы и сверхъестественные явления природы ("Авсень", "Сказка о кладе", "Упырь", "Полунощник", "Башкирская русалка", "Заумаркина могила"). В них даны этнографические зарисовки быта крестьян, обрядовой поэзии: девичьи вечерницы на Украине, обычаи уральских казачек ходить на синчик, свадебные обряды, гадания с описанием подблюдных песен. Писатель ввел в литературный контекст жанр сказа.
Даль знал и любил русского мужика. Белинский отмечал: "Он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком. Он знает его добрые и дурные свойства, знает горе и радость его жизни, знает болезни и лекарства его быта…"11. Даль достаточно точно распознавал крестьян из разных губерний по их языку, по местным говорам. В его биографии Мельников-Печерский отмечал один из случаев, когда Даль проявил превосходное знание местных наречий русского языка, усомнившись в принадлежности встреченного им в пути монаха к Соловецкому монастырю:
"– Какого, батюшка, монастыря?
– Соловецкого, родненький, – отвечал монах.
– Из Ярославской губернии? – сказал Даль, зная, что "родимый", "родненький" – одно из любимых слов ярославского простолюдина…
– Да еще из Ростовского уезда, – сказал Владимир Иванович"12.
С любовью и интереснейшими подробностями рассказывает Даль о жизни и быте крестьян средней полосы, приводит зарисовки, этнографические наблюдения, сосредоточивая внимание на изображении человека-труженика. Писатель отмечает, что "жизнь простолюдина кажется нам чрезвычайно однообразною, незанимательною: всем помышлениям указан тесный круг, вечные заботы о насущном хлебе… Человек все один и тот же…"13.
В своих очерках Даль пишет о занятиях местного населения, социальной этнографии, о крестьянах-отходниках: "В малоземельных губерниях наших значительная часть населения зарабатывает хлеб свой на чужбине только временно; почти на побывку, принося с собой деньги на хлеб, на подушное и на другие нужды. В близких от столицы губерниях крестьяне уходят только на лето… Из дальних губерний работники уходят на два, на три и более года во все концы царства…".
Даль рисует этнографические портреты отдельных социальных групп: "Бурлаки и мазуры – судорабочие и матросы идут вниз по Волге огромными толпами, с сермячою и катомкою за плечами, с парою запасных лаптей на поясе, с деревянною ложкой, заткнутою на шляпе за ремень, лычко или бечевку; за пылью и грязью на этих людях больше ничего не видать". Даль замечает: "Народ обходится здесь судохозяевам в работе дешевле быков и лошадей"14.
Упоминает Даль и о крестьянских портных, "которые ходят зимою по селам и, постукивая в окно, спрашивают: "Нет ли шитва?" – потом рядятся с аршина и овчины и берут копейки по две, с уговором не пускать уже в эту деревню других портных за что обшивают волостное начальство безденежно, – а, обшив все село, идут далее и опять стучат посохом в окно"15. Картины работы деревенских портных позднее найдут отражение и в очерках С. В. Максимова в цикле "Лесная глушь".
Даль пишет о бесхлебье, неурожаях, о тяжелом труде крестьянина Владимирской губернии: "Тут почва большей частью так дурна, что, глядя на этот сыпучий песок, перемешанный с какой-то мертвою серою пылью, на болото, мшину и кочкарник, обгорелые пни и коряги, пожалеешь о потовом труде мужика, поднимавшего лемехом каждый клочок и уголок, где только можно протащить одноконную соху"16.
На фоне общей местной этнографии губернии писатель делает заметки о селе, в котором живут герои его рассказа, как о части быта, окружающего их: "Во Владимирской губернии на большой дороге есть село, известное по мастерству и прилежанию своих крестьян, плотников и столяров, в числе коих наберется и десяток-другой краснодеревцев. Село это известно под названием Глухого Озера и почти поголовно уходит в заволжский край на работу"17. Далее идет рассказ о большой семье крестьян Воропаевых. Даль с сочувствием рисует образы крестьян, отмечает их трудолюбие, смышленость. Выражая свое отношение, он подчеркивает, что крестьянин – хороший хозяин.
Писатель вводит отдельные бытовые детали, характеризуя пищу крестьян: "Кроме корчаги щей и горшка каши плотники наши опорожнили вскоре два огромных кувшина квасу и отрезали себе на закуску по сукрою хлебца четверти три, посыпав его крупною, как горох, солью"18.
Характеризуя язык крестьян, Даль вводит в повествование пословицы и поговорки: "Везде хорошо, где нас нет". Повествуя о приезде старика Воропаева домой, в котором тот не был уже года два и где никто его не ждал, писатель использует пословицу, передающую ситуацию: "Подкатил на санях под ворота – как снег на голову". Свои воззрения на русский народ Даль высказал с определенностью в очерке "Русак" (1861). Уже характерно само обобщенное название русского человека, которое дает синтезирующее представление писателя о русском человеке, русском национальном характере. В различных эпизодах очерка рисуются черты крестьянина- мастерового: его мудрость, сметливость, смышленость, догадливость, умение делать, казалось бы, невозможное ловко и быстро. Даль называет своих героев – "наш сметливый народ", который может сделать "верх премудрости человеческой". "У немца на все струмент есть", – приводит Даль пословицу – и в противоположность ей другую о русском умелом характере: "Бей русского – часы сделает".
Простой кровельщик сметлив и смел, способен починить тонкий и высокий шпиль в Петербурге. Поднимаясь на огромную высоту, он еще осматривает с вершины Петербург, любуясь им. Вот он закидывает веревку "до самого нельзя", опоясавшись концом веревки, "выскакивает на вольный свет, будто хочет полететь, цепляясь босыми ногами за почти отвесный шпиль, пошел улиткой вокруг его, …ложась весом своего тела прочь от шпиля на воздух, чтобы натягивать веревку, он поднимался все выше и выше"19. Автор сравнивает его местонахождение с ласточкиным гнездом. Даль восхищен умением и мужеством русского человека. Сметливость и ловкость проявляют его герои из народа, в отличие от мудрецов-зодчих, при подготовке стропил для росписи собора. И здесь мужик, "почесываясь в затылок", скромно предлагает, что сам придумал. Даль в своем очерке приводит разные свидетельства практической хватки русского человека, его природного ума. Это и эпизод, когда "десяток наших мужиков или извозчиков, возивших товар на Лейпцигскую ярмарку, удивили немцев в каком-то городке, взявшись окрасить высокий, многоярусный дом с такими малыми затеями и издержками, что весь город сходился дивиться и любоваться этим необычным делом"20.
"саженных размеров", переставить без особых трудов мраморное конное изваяние. Ярославский крестьянин, обладая природным чутьем, при строительстве манежа видит больше подрядчика в строительных работах.
И другая деятельность русского крестьянина, демонстрирующая ум и "догадливость" русского мужика, приводимая Далем, являет признаки национального характера: будь то рассказ о том, как крестьянин убрал большой дикий камень, гранит, мешающий строительству дороги, – "он натаскал на него целый костер хворосту, зажег его и, раскалив его, велел поспешно полить его водой"; или как сделал тоже "загадливый мужичок", который пошел и выкопал под камнем яму, подкопал и свалил его туда и засыпал землей.
Упоминает Даль и о крюковском крестьянине, который брался поднимать из-под воды затопленные суда, днища и другие тяжести, и о том, как в Риме ставили огромный памятник, подъем и установка которого считались торжеством механики, однако памятник "не дошел еще до места и остался в опасном наклонном положении… И тогда кто-то из толпы среди мертвой тишины закричал: "Полить снасти водой!" Совет этот поспешили исполнить, памятник встал на свое место, но находчивого советника, несмотря ни на какие старания, не смогли отыскать"21. Симптоматично, что Даль уверяет, что это был наш земляк.
Даль называет ловких и находчивых крестьян: "мужики мои, мои мастеровые", выражая свое отношение к ним и их делам. Подчеркивая национальную особенность русского характера, он пишет: "Смышленостью и находчивостью неоспоримо может похвастаться наш народ". Но в то же время Даль констатирует и отрицательные стороны в народном сознании. На "четырех сваях" стоит русский человек – авось, небось, ничего и как-нибудь. "Эти четыре сваи на плавучем материке оказываются слишком неподвижными; жаль, что они увязли глубоко и что их нельзя заменить другими"22.
Так, через изображение деятельности, жизненного поведения, качеств личности крестьянина Даль раскрывает национальную психологию русского народа. Он запечатлевает определенные этнографические явления, изображая быт определенной местности. Его герой – носитель этнографического быта как в самой стихии народного языка, так и в определенной среде обитания и времени.
Этнография у Даля подчеркивает черты той или иной народности, являясь немаловажным средством типизации образа. Даль писал: "…не только каждый народ, но и уроженцы известных мест, приходя на заработки в столицу нашу, держатся своего рода жизни и каких-либо особых промыслов. Так, касимовские татары все почти идут в дворники, рязанцы – в сидельцы и еще более в целовальники; тверичане – в каменщики и штукатуры; белорусы – исключительно в земляную работу и проч. Чухонца или финлянца вы не увидите ни в дворниках, ни в сидельцах, ни даже в разнощиках, кроме привозящих яйца, масло и молоко и выпрашивающих в домах, после продажи припасов своих, лоскутки и ленточки для дочерей и сестер. Высший круг ремесленного или рабочего сословия из этого народа – это серебряники; за ними следуют трубочистные мастера…"23. Изображая профессию человека, Даль устанавливал ее этнографические связи с народностью. Также через стихию простонародного языка раскрывалась у Даля национальная психология русского народа.
В очерке "Петербургский дворник", казалось бы, повествующем в манере физиологического очерка о жизни петербургских низов, их бедности, бесправии, тирании, о житейской обстановке, грязи, убожестве, которые окружают дворника Григория – крестьянина-отходника, обращаясь к социальной этнографии, писатель сообщает достоверные факты из жизни героя: "Плох ли он был, хорош ли, честен по-своему, или по-нашему, много ли, мало ли зарабатывал, а кормил дома, в деревне, семью". "Крестьянская этнография" вырисовывается из рассказов дворника о безземелье, высоком оброке и налогах. Автор подчеркивает типичность жизненных ситуаций крестьян: "И он, как прочие, рассказывал о своем все одно и то же: “Вишь, пора тяжелая, хлеба господь не родит, земли у нас малость – а тут подушные, оброк, земство… За отца плати, потому что слеп; ну, за отца все бы еще ничего, – а то и за деда плати, потому что и дед еще жив, и даже не слеп, а только всю зиму на печи сидит, как сидел когда-то Илья Муромец; да еще за двух малых ребят, за одного покойника, да за одного живого"24. Элементы социальной этнографии подчеркивают социальные мотивы очерка.
Этнографические и фольклорные элементы наблюдаются и в рассказах Даля казахского цикла. В. Г. Белинский отмечал интернациональный круг интересов Даля, его знание быта и психологии народов. Критик задавался вопросом: где только не бывал Даль? Он писал о нравах и быте кайсаков, молдаван, цыган, о патриархальных нравах болгар, подчеркивая характер национальной жизни народа. И везде замечались этнографические черты и народная поэтика в обрисовке образов героев, привлечение фольклорных жанров.
Казахские рассказы "Майна", "Бикей и Мауляна" характеризуются точностью этнографических описаний быта и нравов национальной среды. В рассказе "Майна" Даль приводит обряд сватовства с использованием характерных деталей казахского обихода. С подробностями пишет Даль и о казахских свадебных обрядах. Так же подробно он описывает национальные этнографические черты в одежде бедняков, подчеркивая социальное неравенство народа. В рассказе воспроизводится образ обнищавшего бедняка, голодного, всеми гонимого. "Куций лето и зиму ходил в одном платье: в нагальном косматом тумаке или малахае… в стеганом полосатом халате, покрытом до последней нитки заплатками всех цветов и родов – шелковыми, бязевами, ситцевыми, суконными, наконец, кожаными и меховыми"25. Здесь же между лопаток был лоскут алого сукна, тут была зашита спасительная молитва, которая, "однако, не спасала Куцего от частых побоев толстою плетью по этому самому месту".
песни таких нищих, выпрашивающих подаяние.
В казахских рассказах Даль – объективный наблюдатель. Как писатель-этнограф он сосредоточен на изучении и правдивом показе жизни народа, ее национальной специфике, социальных, семейных отношениях, народном характере и психологии казахов.
Картина национальной жизни дается и в другой повести – "Бикей и Мауляна". В духе народной поэтики он создает образы своих главных героев, близких к былинным и сказочным богатырям. Таков батыр Бикей. Он отважен, героичен, победитель в спортивных состязаниях, искусный наездник. Герой наделен незаурядным умом, он талантлив и смел. Однако в отличие от фольклорных образов автор реалистически изображает героя, подчеркивая его связь со средой, сословными предрассудками, родовыми интересами. Герой не является носителем народных идеалов и представлений.
Народные начала отражены в образе Мауляны – красавицы казахского аула. Портрет героини изобилует этнографическими подробностями, и вместе с тем ее образу присущ и некоторый психологизм. Это – "душа страстная, пылкая, необузданная, неразгаданная", свободолюбивая. Ее характер впервые раскрывается на фоне картины национальных народных обрядов, спортивных состязаний, игр, сцены единоборства девушки и джигита. Автор приводит подробное описание национальной игры и реакцию зрителей. "И в тот же миг она (Мауляна. – А. Ф.) полетела вихрем на него, – народ отхлынул с криком, и ребятишки в давке завизжали. Затем обмахнула нагайкой два быстрых круга около головы Бикея и промелькнула... На всех игрищах и пирах никто еще не догонял ее. Тысячи зрителей отвечали на это исступленным, оглушающим ревом"26.
Вслед за Далем к изображению национальных начал жизни народа обратились и А. Ф. Писемский, и Ф. Д. Нефедов, и С. В. Максимов, и В. Г. Короленко. Описание национальных особенностей жизни, быта, этнографических деталей и народной культуры вошли в русскую литературу. На основе этнографического материала раскрывались основные черты национального характера и роль народа в историческом процессе. В этнографическом плане Даль выявляет в своих героях местные черты, но и они подчеркивают психологический склад нации. Основным же героем Даля, наряду с другими национальностями, был русский человек, русский крестьянин – "русак". Характерной для писательской манеры Даля является близость к народной точке зрения, постижение народной мудрости, овладение народной сказовой манерой. Все это характеризует его демократические устремления, сочувственное отношение к мужику.
"прекраснодушного мужика". Он живой и реальный, со всеми достоинствами его национального характера и пороками. От Даля идет линия к Н. В. Успенскому, Г. И. Успенскому, В. А. Слепцову в изображении мужика.
Многие современники Даля также видели в писателе человека "бывалого", много повидавшего в жизни, прекрасно знающего русский народ, его быт, образ его жизни. Причем художественный талант писателя нередко ставился на второе место, уступая таланту наблюдателя, главного фиксатора предмета изображения.
Характерна в связи с этим оценка творчества Даля Н. В. Гоголем: "Все у него правда и взято так, как есть в природе. Ему стоит, не прибегая ни к завязке, ни к развязке, над которыми так ломает голову романист, взять любой случай, случившийся на русской земле, первое дело, которого производству он был свидетелем и очевидцем, чтобы вышла сама собой наизанимательнейшая повесть. По мне он значительнее всех повествователей-изобретателей"27.
"Он ничего не придумывает, а все рассказывает, что было… Даль первый стал изображать у нас простой быт, и изображать верно… До него никто не обращался к быту простолюдинов, как он"28. Добролюбов также дает верную обобщающую характеристику творчества писателя, называя совокупность его рассказов – "поэтической этнографией". В этой оценке выявляется главная черта художественного метода Даля.
Ученик Даля П. И. Мельников-Печерский в своих воспоминаниях о литераторе, говоря о том, что Даль сам никогда не считал себя художником, приводит такое его высказывание: "Это (художественность произведения. – А. Ф.) не моих рук дело… мое дело выкопать золото из скрытых рудников народного языка и быта, и выставить его миру на показ; иное дело переделать высокопенную руду в изящные изделия. На это найдутся люди и кроме меня. Всякому свое"29. В то же время Мельников-Печерский отмечает, что в своих повестях и рассказах Даль "имел целию изобразить черты народного быта в неподдельном его виде"30.
"Действительно народным" писателем называет Даля И. С. Тургенев. Он отмечает, что, "чтобы заслужить название народного писателя в этом исключительном значении – нужен не столько личный, своеобразный талант, сколько сочувствие к народу, родственное к нему расположение, нужна наивная и добродушная наблюдательность. В этом отношении никто, решительно никто в русской литературе не может сравниться с Далем. Русского человека он знает, как свой карман, как свои пять пальцев"31. Тургенев пишет о Дале, что быт, нравы и обычаи молдаван, цыган, болгар, киргизов он рисует мастерски, немногими, но меткими чертами. Особый талант писателя Тургенев видит в умении верно подмечать характерные черты края, народонаселения, отдельных людей.
"как в манере писать, так и в отношении к материалу". Горький отмечает, что Даль не художник, а этнограф и его очерки – "простые описания натуры такою, какова она есть"32. Для Горького далевские очерки народной жизни, нравов, обычаев представляют огромный интерес, ценность как правдивые исторические документы, детально раскрывающие жизнь крестьян 40–50-х годов XIX века.
За Далем последуют Д. В. Григорович, затем в 50-е годы А. Ф. Писемский и П. И. Мельников-Печерский. "Записки охотника" И. С. Тургенева также будут восходить к очерковым циклам и повестям писателей натуральной школы. Белинский в откликах на тургеневские рассказы поставит имя Тургенева рядом с именем Даля, позднее критик А. А. Григорьев, говоря об А. Н. Островском как бытописателе, назовет среди его предшественников в описании народного быта Даля. А. Н. Пыпин, определяя место С. В. Максимова в русской литературе, укажет на его связи с Далем.
Примечания
1. См. Интересный материал о Дале//Литература в школе. 2002. №1. С. 9-17.
3. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.;Л., 1953-1959. Т. 8. С. 82.
4. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13т. М.; Л., 1953-1959. Т. 8. С. 50.
5. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.;Л., 1953-1959. Т. 8. С. 42.
5. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.; Л., 1953-1959. Т. 10. С. 42.
7. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.; Л., 1953-1959. Т. 10. С. 80.
8. Даль В. И. Полн. собр. соч.: СПб;. М., 1897. Т. 5. С. 277.
9. Даль В. И. Полн. собр. соч.: СПб;. М., 1897. Т. 1. С. 140.
12. Русский вестник. 1873 Т. 104. С. 289-290.
13. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 226.
14. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 227.
15. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 226.
17. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 226.
18. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 230.
19. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 384.
20. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 385.
22. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 389.
23. Даль В. И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 285-286.
24. Даль В. И. Повести, рассказы, очерки, сказки. М.;Л., 1961. С. 257.
25. Даль В. И. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 289.
27. Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14т. М., 1937-1952. Т. 8. С. 427.
28. Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч.: В 6т. М.;Л., 1934-1941. Т. 5. С. 505.
29. Мельников П. И. Даль В. И. Краткий критико-биографический очерк// Даль В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. XXXII.
30. Мельников П. И. Даль В. И. Краткий критико-биографический очерк// Даль В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. XXXI.
32. Горький М. История русской литературы. М., 1939. С. 187