5
Таковы были три основных вида русского общественно-психологического романа двадцатых — сороковых годов прошлого века.
Первый из них был создан Пушкиным. Лиро-эпический «роман в стихах», необычайно гибкий в своем повествовании и необычайно стройный по композиционной фактуре, «Евгений Онегин» не был типичен для русского романа последующих десятилетий. Этому препятствовала его стихотворная форма. Нужен был гений, равный гению Пушкина, для того, чтобы достойно продолжить разработку «романа в стихах», этого труднейшего из литературных жанров. Такого продолжателя не оказалось. Более того — сам Пушкин понял, что стихотворная форма может быть лишь временно связана с жанром романа, что он в дальнейшем должен стать прозаическим жанром. «Евгению Онегину» суждено было остаться единственным образцом русского «романа в стихах», что не помешало ему, однако, оказать громадное воздействие на все последующее развитие этого жанра. Говоря словами Аполлона Григорьева, «Евгений Онегин» — «это наше все» в области русского. романа, из него берут свои истоки самые различные традиции этого жанра в России. Без Пушкина не обошелся никто, и то, что было им в «Евгении Онегине» сделано, вошло в золотой фонд классического романа. Исключительная широта проблематики, современность и глубокая содержательность ее, глубина и типичность образов, полная координированность элементов стиля — все эти свойства пушкинского шедевра позволяют определить его как первый, одновременно общественный и психологический роман, обе стороны которого по-пушкински адекватны друг другу.
Прямого пути от «Евгения Онегина», однако, не было, романы в стихах после него создавались только эпигонами. Необходимо было транспонировать художественный метод общественно-психологического романа в прозаическую форму. Это почти одновременно друг с другом осуществили Лермонтов и Гоголь. Лермонтов воспринял социальную сторону пушкинского метода и с исключительной силой развил его психологизм. Все компоненты «Героя нашего времени» служили основой углубленного изображения личности. Именно Лермонтову принадлежит заслуга утверждения в русской литературе психологического жанра, во многом близкого к тому, который во Франции почти одновременно с ним утверждал Стендаль.
Прямо противоположной дорогой шел Гоголь. Его роман — не столько психологический, сколько общественный. Гоголя интересует не личность, а общество, и человек изображается им лишь в той мере, в какой он характеризует собою определенный общественный слой. Лермонтов поднимает своего героя на пьедестал, Гоголь, наоборот, его снижает. Его роман содержит много «героев» — и ни одного, который заслуживал бы это название. Тем более настойчиво изображает Гоголь среду, выдвигающую из себя людей, «коптящих небо», «существователей». Именно «Мертвые души» начинают собою социальную традицию в русской прозе.
есть, разумеется, своя индивидуальная манера, свой подход к явлениям жизни. Роман Пушкина можно было бы сравнить с ярко освещенной комнатой, в которой дневной свет проникает во все ее уголки. Его лучами облиты все находящиеся в комнате лица, от главных героев до совершенно эпизодических персонажей. В романе Лермонтова есть, наоборот, только один источник света, целиком направленный на героя. Все остальные действующие лица освещены лишь в той мере, в какой они находятся вблизи героя. В романе Гоголя освещен преимущественно задний план комнаты, и персонажи сливаются здесь друг с другом в одну «толпу», показанную с не меньшей яркостью освещения, чем Лермонтов это делал в отношении «личности».
Пушкин, Лермонтов и Гоголь решали основные проблемы художественно полного изображения действительности, без которого был бы невозможен реалистический роман. Первый из этих принципов можно было бы определить как детерминизм. Его в полной мере утвердил уже Пушкин. Личность, говорил автор «Евгения Онегина», не свободна в своем бытии, она подчинена в законах развития народу, который ее воспитал, стране, в которой она живет, исторической эпохе, в рамках которой проходит ее жизнь. Детерминированное изображение человека и среды — первое завоевание классического русского романа.
Вторым принципом великих реалистов двадцатых—сороковых годов было типизированное отображение будничной, повседневной действительности. Изображать не только лучших людей страны, но и ее глубоко отсталое и порою реакционное общество. Изображать не только человека, но вместе с ним и породившую его среду и в ней весь тот «существенный дрязг», без которого нельзя понять человека. Уже Пушкин взялся за реализацию этого принципа, который с наибольшей полнотой был утвержден Гоголем.
художественной индивидуализации противоречий в душе человека, обнаружить весь этот скрытый и загадочный мир его психики.
Все три великих русских писателя работали над реализацией этого принципа художественной индивидуализации человека, и, пожалуй, с наибольшей настойчивостью делал это Лермонтов, автор первого в русской литературе психологического романа.
Нельзя сказать, конечно, что с решением этих трех проблем русский классический роман добился всего, чего от него ожидали. Этому жанру предстоял еще период долгого исторического развития. Русским романистам предстояло решить множество важных вопросов поэтики этого жанра. Однако, если Пушкин, Лермонтов и Гоголь и не исчерпали всех этих проблем, они тем не менее сделали исключительно много для выработки художественного метода русского романа. В утверждении указанных выше принципов были заинтересованы все русские писатели позднейших десятилетий, и в первую очередь романисты. И не случайно после сравнительно недолгой паузы в русской литературе начинают появляться общественно-психологические романы реалистического типа. Зависимость их от «Евгения Онегина», «Героя нашего времени» и «Мертвых душ» не подлежит сомнению. Герцен, Достоевский, Гончаров, Писемский, Тургенев, Л. Толстой выработали новую форму романа. Она была «объективна», как «Евгений Онегин», прозаична, как «Герой нашего времени», она представляла собою большое эпическое полотно, как «Мертвые души». Она играла всеми цветами юмора, соединяя в себе резкую сатиру с волнующей патетикой.
«натуральной школе» сороковых годов. Быстрому росту общественно-психологического жанра предшествовала некая оперативная пауза. Она тянется с 1843 по 1855 год, то есть тринадцать лет. За это время вышли в свет «Кто виноват?», «Бедные люди» и «Обыкновенная история», и это почти все, что русский роман той поры мог занести в свой художественный актив. Впрочем, эти три произведения нельзя без существенных оговорок назвать общественно-психологическими романами. Менее всего это название приложимо к «Бедным людям», в которых широкое эпическое изображение современности отодвинуто на задний план психологическими историями героя и героини. Жанр «Бедных людей» не представлял собою принципиально нового для русского романа: «романы в письмах» в изобилии писались еще в XVIII веке. Эпистолярная форма не была воспринята затем ни одним романистом, от нее вскоре отказался и сам Достоевский. Художественные достоинства «Бедных людей» и тот громадный успех, каким они в сороковые годы пользовались, меньше всего объяснялись формой романа. Да, наконец, по характеру разработки сюжета «Бедные люди» представляли собою скорее большую повесть.
«Кто виноват?» Автор его, в сущности, и не стремился напирать общественно-психологический роман, «... для меня повесть — рама для разных скйдов и кроки», — говорил Герцен в своем известном письме к А. А. Краеведом у (июнь 1845)17*. Автору «Кто виноват?» было тесно в границах объективного повествования; оно мешало его свободному рассказу и особенно рассуждениям на разнообразные темы русской жизни. В романе «Кто виноват?» было слишком мало связи между составляющими его сюжетную канву историями Петровых, Круциферских и Бельтова.
Больше оснований причислить к этому жанру «Обыкновенную историю» Гончарова. Вот первый русский роман, который не был ни «романом в стихах», ни «романом в повестях», ни «романом-поэмой», ни романом в очерках, но представлял собою роман в прямом и точном смысле этого слова. Правда, и в «Обыкновенной истории» чувствуется некоторое тяготение к истории одного героя. Гончаров не создает здесь пространной экспозиции среды, широкой картины нравов — всего того, что будет с таким мастерством развито в «Обломове» и «Обрыве». Но уже в «Обыкновенной истории» Гончаров осуществляет один из главных принципов так называемого «Erziehungsroman» («романа воспитания»), проводя своего героя через все фазы духовного развития его личности.
Все три писателя опирались на литературный опыт Пушкина, Лермонтова и Гоголя, но, однако, в различной степени. Автор «Обыкновенной истории» прежде всего продолжает пушкинскую традицию; его герой, Александр Адуев, представляет собою одного из многих потомков Ленского. Герой «Кто виноват?» Бельтов генетически связан с Евгением Онегиным, но композиция герценовского романа, состоящего из ряда биографических очерков, заставляет нас вспомнить о традициях лермонтовского «Героя нашего времени». Что касается до героя «Бедных людей» Достоевского, Макара Девушкина, он всего ближе к «бедным чиновникам» Гоголя, отличаясь от них, однако, неизмеримо большей социальной сознательностью. Так или иначе все эти романы развивают традиции корифеев русского реализма.
«Оперативная пауза» в развитии русского романа, таким образом, действительно имела место. В известной мере она обусловливалась внешними обстоятельствами: реакция «мрачного семилетия» (1848—1855) мешала созданию больших общественно-психологических полотен. Но дело здесь было не в одних внешних препятствиях. Для того чтобы усвоить принципы, выработанные Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем, требовалось, конечно, некоторое время. В этом одна из причин того преобладания, которое повесть и очерк Имели перед романом в сороковые годы. Однако эта исторически неизбежная заминка носила временный характер.
Это блестяще обнаружилось в период между 1856 и 1880 годами, который может быть назван порою наибольшего расцвета этого жанра. В течение этих 25 лет появились: «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», «Дым», «Новь», «Тысяча душ», «Что делать?», «Обломов», «Обрыв», «Униженные и оскорбленные», «Игрок», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы», «Господа Головлевы», наконец, «Война и мир» и «Анна Каренина». Какой подлинно исполинский подъем пережил в эту пору русский роман! За четверть века создано было почти все, что обеспечило этому жанру его всемирную известность.
Могучий расцвет русского общественно-психологического романа в шестидесятые — семидесятые годы был бы, разумеется, невозможен без того, что тридцатью годами ранее осуществили первые русские романисты, Пушкин, Лермонтов и Гоголь.
Примечания
17* ()