24
Характеризуя собственно тургеневскую речь, следует прежде всего отметить в ней отсутствие какого бы то ни было стремления к искусственному «благозвучию». Это кажется невероятным: мы по традиции привыкли считать, что Тургенев — в отличие, например, от Льва Толстого — смягчает, приукрашивает, эстетизирует и т. д. Горький, например, причислял Тургенева к наиболее «изящным формовщикам слова» в русской литературе224*. Того же мнения придерживался и А. Н. Толстой. В литературной юности ему «казалось, что нужно писать красиво, чтобы речь лилась по всем канонам словесности — по-тургеневски...»225*.
Факты, однако, убеждают в обратном. Тургенев — решительный противник нарочитого «изящества», внешнего и неоправданного благообразия. Именно в этом смысле он указывает А. Луканиной на присущее ей «стремление к «красивости» в выражениях — от этого нужно отучиться и немилосердно вычеркивать все подобное, когда подметишь его у себя»226*. В критической статье о Тютчеве Тургенев охотно пользуется выражением, «не совсем принятым в хорошем обществе», но живым и выразительным (XI, 166). В беллетристической речи Тургенева мы не находим и следов пуризма, нарочитой очищенности: им романист предпочитает разговорную грубоватость и простоту. Лаврецкий и Лиза в памятный для них вечер перед объяснением, «кажется, взялись бы... за руки, наговорились бы досыта». В «Накануне» немало грубых выражений, которые Тургенев намеренно вводит в свою речь. Шубин «понял... немой намек и скорчил кислую рожу». О пьяном немце в Царицыне говорится, как о лошади: «ноги его брыкнули на воздухе». Подчеркнутая «антиэстетичность» речи особенно заметна в «Дыме»: Литвинов «медленно опустился на диван, словно кто пихнул его в грудь». Эти слова употреблены в девятой главе романа для описания тягостных переживаний героя: Литвинов только что получил от Ирины письмо, в котором она просила навсегда с нею расстаться и забыть ее.
Не стремясь к эстетизации речи, Тургенев избегает даже внешнего благозвучия. В двенадцатой главе «Рудина» он пишет о мужике «в грубой свитчонке», в девятнадцатой главе «Дворянского гнезда» упоминает о «небольшом, но прерьяном и шумливом самоварчике. В двадцать третьей главе «Накануне» мы читаем: «Сердце Инсарова сильно билось: и его надежды сбывались». Тургенева нисколько не смутило здесь созвучие глаголов. Он вообще не боится созвучий, вроде «истая эгоистка» (ДГ XXXII), «разом разорвал» (Дым IX) и им подобных. Внешнему благозвучию Тургенев решительно предпочитает точность: и выразительность. Из дорожной коляски, «слегка потягиваясь и покряхтывая, вылез господин...» (Руд, эпилог). Романист мог бы сказать «кряхтя», он предпочел употребить форму менее благозвучную, но точную: Лежнев кряхтит «слегка», он только «покряхтывает».
Словарный фонд, которым пользуется Тургенев-романист, отличается исключительным богатством. Лемм «отошел от него с пустыми руками». Вместо обычного глагола «покинуть» или «расстаться» Тургенев пользуется здесь глаголом, означающим «оставлять место, должность»227*. Вместо обычного глагола «стесняться» Тургенев употребляет менее распространенное, но сохранившее свой колорит слово «чиниться»: Варвара Павловна, «не чинясь, села за фортепиано», Лиза, «не чинясь, по целым часам беседовала со старостой...» Точно так же употребляются Тургеневым и другие малоупотребительные в живой речи глаголы. «Уходить» вместо обычного «проходить»: сухопарый мужичок, умевший «уходить в сутки по 60 верст». «Захилеть» в значении заболеть, одряхлеть: «Иван Петрович вдруг захилел, ослабел, опустился». «Занестись» в смысле увлечься: «Паншин занесся до того, что...» и т. д. «Вдвинуться» вместо всунуться: «Осторожно вдвинулась в комнатку голова хозяйской дочери». «Положить» в смысле запросить, назначить: «какую цену он положил своему согласию». Замену употребительного слова на менее ходовое находим мы и в прилагательных и наречиях: романист пользуется, например, словом «отменно» в смысле чрезвычайно: «отменно схожий бюст» и т. д.
Тургенев чрезвычайно ценил малоупотребительные в его время слова, обладающие, однако, историческим колоритом. Их особенно много в «Дворянском гнезде»: «Маланья Сергеевна охотно помирилась бы на этих напоминовениях». О муже Агафьи сообщается: «Его повернули в скотники». Архаизмы встречаются у Тургенева там. где он говорит о далеком прошлом, подчеркивая исторический колорит повествования именно такими, теперь уже вышедшими из употребления словами и выражениями. Федор Иванович Лаврецкий «происходил от старинного дворянского племени. Родоначальник Лаврецких выехал в княжение Василия Темного из Пруссии и был пожалован двумя стами четвертями земли в Бежецком верху. Многие из его потомков числились в разных службах, сидели под князьями и людьми именитыми на отдаленных воеводствах» «неоднократно были жалованы за «работы и кровь и увечья», заседали в думе боярской, один из них даже писался с «вичем»228*, но попали в опалу по вражьему наговору в «ведунствей кореньях»; их разорили «страшно и все конечно», отобрали у них честь, сослали их в места заглазные; рухнули Оеинины и уже не справились, не вошли снова в силу; опалу с них сняли со временем, и даже «московский дворишко» и «рухлядишку» возвратили, но ничто не помогло. Забеднял, «захудал» их род...» и т. д. (Дым VII). Какая творчески-непринужденная и вместе с тем исторически точная реконструкция языка древнерусских документов и исторических летописей!
Отметим, что Тургенев и любил изучать и хорошо знал эту древнюю русскую речь (см. в шестой главе «Дыма» стилизованный под нее документ о порче дворового человека, одержимого «болезнью, по медицинской части недоступною»).
Характерное для Тургенева предпочтение не шаблонных, не банальных слов в равной мере проявляется в эпитетах и глаголах. Калитин получил «изрядное воспитание» — не хорошее, а лишь изрядное. Леночка Калитина — «смазливая девочка», не красивая, а лишь смазливая. Паншин «дулся на Лизу» — Тургенев не говорит «сердился»: это придало бы поведению Паншина излишнюю серьезность. Калитин — «большой не охотник до сельской тишины» — не враг тишины, а только не охотник до нее. Почтенный «этот человек жил не близко» — не далеко, а только не близко. «Лаврецкий усмехнулся и поиграл шляпой». Употребить здесь несовершенную форму глагола — «начал играть» — значило бы внести неопределенность, выражение же «повертел шляпой» было бы лишено иронической окраски, вносимой словом «поиграл».
Иногда Тургенев намеренно употреблял тяжеловесное выражение, потому что оно верно характеризовало действующее лицо: «... продолжал Гедеоновскнй, показывая вид, будто не слышал замечания Марфы Тимофеевны» (ДГ II). Правильнее было бы сказать «делая вид». Но эта тяжеловесная форма идет к образу Гедеоиовекого, мастера на «тяжелые разглагольствования».
«Дворянского гнезда» мы читаем: «Генеральша как-то скоро стушевалась». Глагол «стушеваться» был «изобретен» и введен в русскую литературу Достоевским (повесть «Двойник», 1846)229*. Тургенев его повторяет уже не как неологизм. Слово «сочувственник» характеризует речь не самого Тургенева, а Шубина. « — Постой, постой, — возразил Берсенев. — Это парадокс. Если ты не будешь сочувствовать красоте... — Эх, ты, сочувственник! — брякнул Шубин и сам засмеялся новоизобретенному слову...» (Нак I). Собственно тургеневским неологизмом является слово «усонос» — «из отставных гвардейских усоносов» (ДГ, эпилог), однако не привившееся в русской литературной речи. К неологизмам Тургенев вообще относился сдержанно, и сам избегал их. В споре с Фетом, переводчиком Горация, он критиковал употребление не только устарелых, но даже небывалых слов, вроде «завой» (завиток), «ухание» (запах) и т. д. «Я всячески старался ему доказать, что «ухание» так же дико для слуха, как, например, «получие» (от благополучия)» (С. Аксакову, 1853)230*.
Основу словаря тургеневских романов составляют разговорно-просторечные формы231*. Он употребляет слова «не вступно», «сбочась», «сутулина», «бранчивый», (пользуется союзом «да» вместо «и»: «жила... с теткой да старшим братом» и т. д. Какой бы роман Тургенева мы ни взяли, всюду нам в изобилии встретятся эти разговорно-просторечные формы. В «Дворянском гнезде»: «Рано понял необходимость... набить деньгу» (гл. ?), «держал... сестру и тетку в черном теле» (там же), «никто ей не прекословил» (там же), «она обтерпелась» (гл. IX), «он не смел пикнуть при ней» (гл. XI), «поскакал во всю прыть» (гл. XXVIII), «у него ушки разгорелись» (гл. XXXIV), «оставил жене тысяч пять на прожиток» (гл. XLIV).
Тургенев не раз пользовался просторечным глаголом «полегчить»: «К вечеру Инсарову полегчило» (Нак XXIV) Павлу Петровичу скоро полегчило» (ОД XXIV), «К утру ему полегчило» (ОД XXVII). Разнообразя свою речь, он любит употреблять несовершенные формы глаголов: «mlle Boncourt навастривала уши», «шлафрок, какого он еще и не нашивал» «Анна Васильевна то и дело угащивала» (Нак XXV), «с кем не наживался» (ОД XX), «Деньги долго пошевеливал на ладони» (Руд XII) и т. д.
«у» в родительном падеже слов мужского рода: «чаю из липового цвету» (ОД XXVII), «Он не давал ей покою» (ОД VII), «Кроме шелку да бархату она ничего носить не хотела» (ДГ XXXV) и др. Тургенев пишет «без скрыпу» (ДГ II), «зубом скрыпнул» (Новь XXIII), «квартера» (Новь IV, XII), «плеча» (Новь V) и др.
«Берсенев отправился восвояси», «Находил на нее этот стих зимой», «Уже Шубин вместе с горничными и Зоей собирался снова явиться на выручку», «Арина Власьевна сперва помолилась всласть» и т. д.
Тургенев виртуозно пользуется разнообразными средствами языковой выразительности, например скоплением уменьшительных. В портрете Зои Мюллер: «миленькая, немного косенькая русская немочка», «крошечные губки», «плечико» (Нак IV). Еще более выразительно передан им — через скопление разнообразных глаголов — распад и маразм личности и домашнего быта Ивана Лаврецкого:
«Не доверяя переезжая из города в город и приводя в отчаяние врачей, сына, прислугу своим малодушием и нетерпением. Совершенной тряпкой, плаксивым и капризным ребенком воротился он в Лаврики. Наступили горькие денечки, натерпелись от него все. Иван Петрович утихал только, пока обедал; никогда он так жадно и так много не ел; все остальное время он ни себе, ни кому не давал покоя. Он молился, роптал на судьбу, бранил себя, бранил политику, свою систему, бранил все, чем хвастался и кичился, все, что ставил некогда сыну в образец; твердил, что ни во что не верит, и молился снова; не выносил ни одного мгновенья одиночества и требовал от своих домашних, чтоб они постоянно, днем и почыо, сидели возле его кресел и занимали его рассказами, которые он то и дело прерывал восклицаниями: «Вы всё врете — этакая чепуха!» (ДГ XI).
Как виртуозно насыщает Тургенев этот отрывок глаголами (их тридцать два на двадцать строк текста), для того чтобы этим разнообразием действий Ивана Лаврецкого показать нескончаемую возню помещика-самодура с собственной персоной, его тягостное «скрипенье» по дорогам жизни.
Разнообразие глаголов выступает также в ремарках тургеневских романов. Писатель почти никогда не употребляет обыкновенных «говорил», «сказал», заменяя их словами «промолвил», «прошептал», «пролепетал», «прибавил», «проговорил», «вопил», «воскликнул» и пр.
Культивируя глагол, Тургенев-романист идет вслед за Пушкиным, глаголы которого «выражают действие прямо... скромны, не эксцентричны и существенны»232*. Эту пушкинскую установку на глагольность поэтической речи развивает Достоевский (два его романа — «Бесы» и «Братья Карамазовы» — начинаются деепричастиями). В современной советской литературе роль глагола особенно подчеркивает А. Н. Толстой: «В художественной речи главное — это глагол, и это попятно, потому что вся жизнь — это есть движение. Если вы найдете правильное движение, то вы тогда можете спокойно дальше делать ваши фразы...»233*«Я, читатель, не чувствую движения. Я хочу знать, как она встала, как пошла — тихо, шатаясь, весело? как ой согнул — быстро, с усмешкой, нехотя?»234*.
Тургенев вполне согласился бы с этой поправкой Горького. В его романах глагол постоянно сочетается с определением, выполняющим разнообразные художественные функции.
Примечания
224* (М. Горький, Из письма к Треневу. Сочинения, т. 29, 1955, стр. 212.)
225* (А. Н. Толстой, «О драматургии». Полное собрание сочинений, т. 13, стр. 357.)
226* («Северный вестник», 1887, № 2, стр. 70.)
227* (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II. М., 1955, стр. 764 («У них люди не живут, все отходят»).)
228* (То есть с полным отчеством.)
229* («Слово «стушеваться», — писал Достоевский в «Дневнике писателя», — значит исчезнуть, уничтожиться, сойти, так сказать, на нет. Но уничтожиться не вдруг, не провалившись сквозь землю, с громом и треском, а, так сказать, деликатно, плавно, неприметно погрузившись в ничтожество... новое словцо не возбудило никакого недоумения в слушателях, напротив, всеми было вдруг понято и отмечено. Белинский прервал меня именно с тем, чтоб похвалить выражение. Все слушавшие тогда (все и теперь живы) тоже похвалили. Очень помню, что похвалил и Иван Сергеевич Тургенев...» (Ф. М. Достоевский. Полное собрание художественных произведений, т. XII, 1929, стр. 298).)
230* («Вестник Европы», 1894, № 2, стр. 474.)
231* («Записками охотника», Тургенев неумеренно пользовался словами орловско-курского диалекта, чем и вызывал иногда протесты со стороны Белинского. Последний писал в 1848 году П. В. Анненкову, что Тургенев «пересаливает в употреблении слов орловского языка, даже от себя употребляя слово «зеленя», которое так же бессмысленно как «лесяня» и «хлебяня» вместо леса и хлеба» (В. Г. Белннск и Полное собрание сочинений, т. XII, 1956, стр. 467). Пример этот мог быть оспорен Тургеневым: слово «зеленя» имеется в курском диалекте, где оно означает озимь: «зеленя-то хороши, да яровые плохи» (Даль, I, 677). Слово это удержалось и впоследствии, расширившись в своем значении. «Зеленя» — обл. — всходы озимых и яровых хлебов» («Словарь русского языка». М., 1953, стр. 200). Однако тенденция к «пересаливанию» у автора «Записок охотника» имелась. Нужно сказать, что в романах она значительно ослабела и географически нейтрализовалась. Употребляемые теперь Тургеневым областные слова часто перестают быть специфически орловскими.)
232* (А. Лежнев. Проза Пушкина. М., 1937, стр. 102.)
233* («А. Н. Толстой о процессе художественного творчества». «Вопросы философии», 1955, № 5, стр. 90.)
234* (М. Горький. Собрание сочинений, т. 29, 1955, стр. 99.)