10
Работа Тургенева над образом всегда была глубоко творческой. Он признавался Х. Бойезену: «Когда я заинтересовываюсь каким-либо характером, он овладевает моим умом, он преследует меня днем и ночью и не оставляет меня в покое, пока я не отделаюсь от него. Когда я читаю, он шепчет мне на ухо свои мнения о прочитанном, когда я иду гулять, он высказывает свои суждения обо всем, что бы я ни услышал и ни увидел. Наконец, мне приходится сдаваться — я сажусь и пишу его биографию. Я спрашиваю себя: кто были его отец и мать, что за люди они были, какого рода семью представляли, каковы были их привычки и т. д. Затем я перехожу к истории воспитания моего героя, к его наружности, к местности, где он провел годы, в которые формируется характер»71*.
Беседовавший с Тургеневым о приемах его творчества Г. Джемс между прочим указывал: «Зародыш повести никогда не принимал у него формы истории с завязкой и развязкой, — это являлось уже в последних стадиях созидания. Прежде всего его занимало изображение известных лиц. Первая форма, в которой повесть являлась в его воображении, была фигура того или иного индивидуума или же комбинация индивидуумов, которых он затем заставлял действовать. Лица эти обрисовывались перед ним живо и определенно, причем он старался по возможности детальнее изучить их характеры и возможно точнее описать их. Для большего уяснения себе он писал нечто вроде биографии каждого из действующих лиц, доводя их историю до начала действия в задуманной повести. Словом, каждое действующее лицо имело у него dossier, наподобие французских преступников в парижской префектуре»72*.
«Досье» эти у Тургенева действительно были, только назывались они у него «формулярными списками» «Я, — сообщал он однажды М. М. Стасюлевичу, — Вам когда-нибудь покажу формулярный список этого Соломина (у меня, прежде чем я примусь писать самую вещь, всегда составляются формулярные списки всех действующих лиц)...»73*. Наиболее полно списки были разработаны к его последнему роману «Новь», во всяком случае эти «формуляры» — наиболее полные из всех дошедших до нас черновиков этого рода.
Биографические формуляры предварены здесь развернутым введением, раскрывающим общую концепцию «Нови». Вслед за этим введением (мы проанализируем его ниже, - в разделе о системе образов) следуют биографические характеристики. Приведем здесь одну из них, посвященную главному герою романа.
«2. Нежданов, Алексей Дмитриевич, р. 1843 г. 25 [лет].
Побочный сын некоего генерал-адъютанта кн. Голицына и гувернантки его детей, умершей от родов. — Наружность Отто, только рыжий. Удивительно белая, кожа, руки и ноги самые аристократические. — Ужасно нервен, впечатлителен, самолюбив. Воспитывался в пансионе у одного швейцарца, потом поступил в университет по воле отца, ненавидящего нигилистов, по историко-филолог[ическому] факультету. Вышел кандидатом. Отец ему дал 6000 р. сер.; братья его флигель-адъютанты его не признают, но выдают ему 900 р. в год. — Горд, склонен к задумчивости и озлоблению, трудолюбив. — Темперамент уединенно-революционный, но не демократический. Для этого он слишком нежен и изящен. — Досадует на себя за это, горько чувствует свое одиночество, не может простить отцу, что он пустил его по «эстетике». — Поклонник Добролюбова (взять несколько от Писарева). — Скрытен и гадлив, но заставляет себя быть циником на словах. — В спорах раздражается немедленно. С Паклиным познакомился в кухмистерской, не любил его за его ум. Целомудрен и страстен (по женской части) — стыдится этого. Натура трагическая—и трагическая судьба. — Тип приятный, несколько женский»74*.
«Нови». Как мы видим, Тургенев хотя и кратко, но всесторонне выясняет для себя особенности действующего лица. Он начинает формуляр с установления возраста персонажа в момент действия романа (1868 год). Он указывает далее на жизненную модель или прототип, на которых следует опираться при создании этого образа: «наружность Отто» — Онегина, русского парижанина, с которым Тургенева познакомил английский критик Ральстон.
В формулярах Тургенева вопросу о прототипе уделено очень большое внимание. В самом раннем наброске замысла «Нови» мы читаем: «... присоединить тип русской красивой позерки (вроде Зубовой)... Потом тип девушки тоже несколько изломанной, «нигилистки», но страстной и хорошей (вроде г[оспож]и Енгельгардт). Потом фигура в роде Ванички Новосильцева и других пигалиц (В. Шеншин, А. Шереметев). — Для мужа позерки взять фигуру вроде Борисова, — да нет, не Борисова, а деятеля государственного вроде Д. Толстого»75*.
Следует отметить, что уже в биографических формулярах Тургенев отмечал свою опору сразу на нескольких прототипов. В небольшом формуляре дворянина консерватора Калломейцева мы читаем: «Рабски и по мере возможности оскорбительно списать Ивана Петровича Новосильцева, прибавив к нему Маркевича. Надо, чтоб промелькнул его двоюродный брат Мишка Лонгинов»76*. Еще любопытнее указание на прототип либерального бюрократа Сипягина: «Средняя пропорциональная между Абазой и Жемчужниковым (и Валуевым)»77*.
Вслед за фамилией78*«паспортный» вид. Так, например, в наружности Паклина отмечены: рост, сложение, хромота, цвет волос и глаз, форма головы и лба, брови, нос, зубы, выражение и цвет лица, голос и смех («смеется с визгом и захлебыванием»). Опираясь на этот исчерпывающе полный перечень примет, Тургеневу уже не трудно бывает создать окончательный портрет своего персонажа.
От портрета романист обыкновенно переходит к биографии действующего лица, его характеру и мировоззрению. Здесь следует отметить параллели, которые Тургенев иногда делает в отношении своих прежних персонажей: Паклин «гораздо шире и глубже и дельнее Пигасова», а также то, что, кроме прошлого, Тургенев говорит иногда и об их будущем. Так, о «позерке» Сипягиной он в ее формуляре замечает: «Под старость разочаруется и станет равнодушнее и лучше». Вообще же характеристика персонажа в биографических формулярах Тургенева сжата и определительна, в ней обыкновенно бывает схвачена самая сущность данного действующего лица: «уединенно-революционный, но не демократический» темперамент Нежданова, «русское позерство» Сипягиной, «настоящий русский «практицизм» на американский лад» Соломина79* и т. д.
Не все намеченное Тургеневым в формулярных списках реализуется им в романе80*. Первоначально романист намерен был сделать так, чтобы Марианна окончательно отдалась Соломину, делая это «в силу головного решения, которому... самая жизнь ее должна покориться». И тут же мы читаем: «Надо будет хорошенько прочувствовать и передать, почему она отдалась Нежданову. — Тут действовало: а) что в ней было женственного; б) привлекательность всего трагического, а с Неждановым она пережила страшно трагические дни»81*«нигилистке» «Нови», Матуриной.
Резкие изменения претерпел и образ Сипягина, первоначально (как это ни странно!) чем-то связанного с нигилистами. «Надо показать, — читаем мы в формуляре, — как Сипягин, сперва грандиозно и свободно входящий в этот бунтовщицкий круг, вдруг пугается, теряет голову и сам всех выдает с высоты своего величия»82*. Социальная логика образа Сипягина решительно противоречила, однако, таким связям либеральничающего бюрократа, впоследствии министра,с революционерами. И Тургенев отбросил эту линию развития сюжета, сделав Сипягина фактическим пособником губернатора в борьбе с революционной «крамолой».
«разрыв, несоответствие... между знанием внешнего положения... действующих лиц, их окружения, эпохи и представлением об их внутренней жизни». «Архив Тургенева, — утверждает Мазон, — почти не обнаруживает заботы проникнуть в нее: ни в заметках, ни в конспектах не видны творческие усилия автора каким-нибудь путем обнаружить душевное состояние героев, внутренние мотивы их поведения. Автор довольствуется тем, что улавливает эти мотивы в их внешнем проявлении, в поступках героев, в их словах, жестах. Он не старается проникнуть за поверхность явлений»83*.
Все это глубоко неверно. Достаточно обратиться к любому из этих формуляров, чтобы обнаружить в нем заботу романиста о «душевном состоянии» данного персонажа. Паклин, например, «чувствует свое превосходство... Призык тешить других и тешиться над ними. Ни во что не верит, кроме своего ума, — трусоват физически и в случае может подделываться, — в нем жилка приживальщика. Циник страшный, относится ко всему цинически, но крупно, — не мелко. Любит клубничку. Страшный враг фальши, не столько в сущности, сколько в выражении, в рисовке, во фразе. Гораздо шире и глубже и дельнее Пигасова. Смело берется за все важнейшие вопросы и любит их разрешать меткими суждениями»84*.
«психологический конспект» образа — он устанавливает противоречия между впечатлением, которое персонаж, производит на первый взгляд, и тем, что он представляет собою по существу. Так, например, тот же Паклил «как будто имеет пошиб политика, но это только по наружности; в сущности для этого слишком умен, да и знает, что на Руси давно да чуть ли не навсегда стоят царские власти. Но эти вопросы его привлекают— а главное возможность проораторствовать и иметь кружок слушателей, почти благоговейных. Когда дело принимает вдруг серьезный оборот, пасует»85*.
Мы видим, что в этом второстепенном образе «Нови» намечены все основные его психологические особенности, что в нем кратко, но чрезвычайно четко вскрыты его основные противоречия. Можно ли после этого утверждать, что психология формуляров — «это наспех сделанный рисунок штрихами»? Нет, формуляр почти исчерпывает психику действующего лица. «Умна, не зла, даже желает добро делать, не без поэтичности и чувствительности, щедра, прогрессивна — но прежде всего: желание нравиться, желание властвовать, поза. — В сущности очень холодна»86*. В этих четырех строках «формуляра» Сипягиной содержится психологическое зерно ее образа, также сложного и исполненного внутренних противоречий.
Уже здесь Тургенев характеризует образ во множестве его черт, создает его в самых различных планах. Он делает это не только в романах, но и задуманных позднее, но неосуществленных повестях Характер Сабины — «смесь авантюристки и энтузиастки, лживый и искренний, великодушный, но не добрый... Впечатлительность страшная, — суеверие и подозрительность; влюбчива и не чувственна... Холодна к искусству; поэзию любит возвышенную, почти риторическую... Очень много воли и мало постоянства. Верит в судьбу, в предопределение. Глубоко потрясена всей своей прошлой жизнью. Очень устала в то же время и знает, что у ней талантов никаких. Она себя попробовала, и ничего не вышло: осталась горечь и недоумение. Она не столько полюбила Тр[авина], сколько поверила, что он ее суженый. Очень много самолюбия, и мысль о пренебрежении, презрении перенести не может. Порыв смелости, а потом вдруг все спутается и готова скрыться, исчезнуть. — Существо несчастное, странное, обаятельное и несимпатичное»87*.
Объявить автора этих характеристик слабым психологом можно было лишь в результате какого-то непонятного нам предубеждения к его таланту!
71* (Х. Бойезен, «Воспоминания». «Минувшие годы», 1908, № 8, стр. 70.)
72* («Воспоминания Г. Джемса». «Минувшие годы», 1908, № 8, стр. 58.)
73* («М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке», т. III. СПб., 1912, стр. 93.)
74* (Первоначально опубликовано А. Мазоном в журнале «Revues des etudes slaves», V, 1925, pp. 87—107, перепечатано в его книге: «Парижские рукописи И. С. Тургенева». М.—Л. «Academia», 1931, стр. 105—146. Здесь цитируется по комментарию Ю. Г. Оксмана (И. С. Тургенев. Сочинения, т. IX. М.—Л., 1930, стр. 440).)
75* (—Л., 1930, стр. 438.)
76* (Там же, стр. 444.)
77* (Там же, стр. 442.)
78* (Закрепляя за своим персонажем ту или иную фамилию, Тургенев отказывается от придания ей особой выразительности. Он не идет здесь ни путем «сатирического направления» XVIII века, ни дорогой Грибоедова и Островского, любивших такие красноречивые и говорящие фамилии (Молчалин и Скалозуб в «Горе от ума», Подхалюзин, Русаков и Коршунов в ранних комедиях Островского). Фамилии Тургенева лишены семантической нагрузки — Рудин мог бы носить фамилию Литвинова, а Лиза Калитина могла бы зваться Осининой. Тургенев лишь слегка оттеняет плебейское звучание фамилий своих разночинцев (Базаров, Пимен Остродумов, Соломин) и также слегка акцентирует в них сатирическое содержание образа (Евдокия Кукшина). Иногда выбор фамилии обусловлен обстоятельствами жизни: отец Нежданова назвал его так, потому что никак «не ожидал» его появления на свет (Новь III). Фамилия Паклина дает Калломейцеву случай иронизировать насчет «прямо деревенских имен». Но все это у Тургенева скорее исключение, чем правило. Вслед за Пушкиным и Лермонтовым он отказывается от отражения в фамилии характера персонажа.)
79* (И. С. Тургенев. Сочинения, т. IX. М,—Л., 1930, стр. 440—443.)
80* («Из биографий остается очень мало, иногда лица изменяются и по характеру, но такой способ очень помогает» (А. Луканина, «Мое знакомство с И. Г. Тургеневым». «Северный вестник», 1887, № 2, стр. 48).)
81* (И. С. Тургенев. Сочинения, т. IX. М—Л., 1930, стр.)
82* (И. С. Тургенев. Сочинения, т. IX. М,—Л., 1930, стр. 443.)
83* (А. Мазон. Парижские рукописи И. С. Тургенева, М.—Л., «Academia», 1931, стр. 59.)
84* (А. Мазон. Парижские рукописи И. С. Тургенева. М.—Л., 1931, стр. 113.)
85* ()
86* ()
87* (А. Мазон. Парижские рукописи И. С. Тургенева. М.—Л., 1931, стр. 160.)