1
Ни один жанр русской литературы не сыграл такой значительной роли в ее развитии, как роман. Кто сумеет измерить значение в этом плане таких шедевров, как «Отцы и дети», «Анна Каренина» или «Братья Карамазовы»? Русский реалистический роман пользовался исключительным вниманием критики. Белинский посвятил самые вдохновенные страницы своих статей характеристике «Евгения Онегина», «Героя нашего времени», «Мертвых душ», романам Герцена («Кто виноват?»), Достоевского («Бедные люди»), Гончарова («Обыкновенная история»). Добролюбов оставил нам классические, до сих пор не потерявшие своей актуальности разборы «Обломова», «Накануне», «Униженных и оскорблённых». Наконец, Писарев в статьях «Базаров» и «Реалисты» дал тонкий анализ «Отцов и детей». Русские читатели на протяжении многих десятилетий воспитывались на отечественном романе. И не только русские — припомним красноречивое признание Г. Димитрова о громадном воспитательном воздействии на него романа «Что делать?» Чернышевского. Начиная с восьмидесятых годов прошлого века и вплоть до настоящего времени русский классический роман был и остается мощным фактором мировой культуры. Романы Тургенева, Л. Толстого, Достоевского являлись учебниками жизни ряда поколений зарубежных читателей.
Тем более непростительно невнимание исследователей к проблемам истории русского романа. На эту тему в нашем литературоведении не имеется ни одной монографии, если не считать объемистой книги В. В. Сиповсиого «Очерки из истории русского романа (XVIII век)», содержащей в себе обильный фактический материал, но совершенно устаревшей по своим методологическим основаниям и посвященной той эпохе развития русского романа, когда он еще не получил большого значения. Книга К. Головина «Русский роман и русское общество», вышедшая в свое время двумя изданиями, ни в какой мере не решает интересующей нас проблемы. Крайняя консервативность воззрений ее автора, его враждебность передовой русской литературе очевидны. Книга эта грешит игнорированием жанровой специфики романа: Головин валит в одну кучу все прозаические произведения русской литературы, а зачастую выходит и за границы прозы. Между тем эта злобная и неряшливая книга до сих пор является единственной у нас книгой о русском романе XIX века.
Даже те русские литературоведы, которые писали о романе, интересовались в своих работах по преимуществу Западом. Припомним здесь известную книгу П. Д. Боборыкина «Европейский роман в XIX столетии. Роман на Западе за две трети века», большую статью К. Тиандера «Морфология романа» (в непериодической серии «Вопросы теории и психологии творчества», т. 2, вып. I, Харьков, 1909) и сравнительно недавний очерк Б. А. Грифцова «Теория романа» (М., 1927). И в то же время у нас до сих пор не создано ни одной монографии о русском романе.
Особенно печально обстоит дело с исследованием русского общественно-психологического романа. Историческим романом прошлого века у нас интересовались многие исследователи, и его основные типы до известной степени прояснены. Гораздо хуже изучены романы на современную автору тему, а ведь именно они занимали господствующее место в русской прозе XIX века.
Как ни велико количество прозаических произведений в русской литературе XVIII века, среди них нет ни одного произведения, которое могло бы претендовать на почетное название общественно-психологического романа. Романы Чулкова, Комарова, Эмина и других писателей пользовались большой популярностью у демократических читателей того времени. Однако ни один из этих романов не мог сравниться по художественному уровню с одами Ломоносова и Державина, комедиями Сумарокова и Фонвизина. В системе жанров русского классицизма роман не играл сколько-нибудь существенной роли. Развитию его мешали моралистические принципы «сатирического направления», надолго пережившие классицизм. В 1801 году вышел в свет роман А. Е. Измайлова «Евгений, или пагубные последствия дурного воспитания и сообщества». Как показывает уже самое заглавие этого романа, он преследовал по преимуществу «нравственно-сатирические» цели. Значительно дальше пошел В. Т. Нарежный с его романами «Черный год» и «Российский Жилблаз»; однако и он не смог создать общественно-психологическое полотно. Верным и полным сатирической силы произведениям Нарежного не хватало многосторонних характеров, типизации различных сторон русской жизни.
Иначе не могло и быть — анализ общественной психологии мог быть осуществлен только с эстетических позиций художественного реализма, которого в то время еще не существовало. Характерно, что в 1802—1823 годах, за исключением произведений Нарежного, в русской литературе не появилось ни одного романа. Старый, «нравственно-сатирический» роман в эту пору уже утратил былое влияние; он и позднее продолжал создаваться писателями типа Булгарина («Иван Выжитая», 1829), но уже перестал быть к тому времени явлением художественной литературы. Однако для романа реалистического типа еще не была подготовлена почва. Существовала историческая закономерность в том, что реализм начал формироваться в русской литературе не с романа, этого сложнейшего из жанров литературы, а с сатирических форм басни и общественной комедии. Потому-то в конце XVIII и начале XIX века в русской литературе и не было писателей, теснее сблизившихся с действительностью, нежели Фонвизин и Крылов. Однако в 1823 году за создание этого жанра взялся основоположник русского художественного реализма Пушкин.
предстояли поиски новых путей национального развития. Их предстояло найти не в романтических иллюзиях героев 14 декабря, но в самой русской действительности, как бы сурова и безотрадна она ни была.
Именно этим объясняется поворот русской литературы к новым идейным проблемам, обращение ее к новому художественному методу. Передовые реалистические писатели стремятся понять жизнь своего народа. Закономерна смена литературных жанров эпохи: отмирание лиро-эпической поэмы, изображавшей избранную личность, появление реалистической «повести в стихах». Развитие русской литературы не ограничивается уже лирикой, эпической поэзией, комедией, на первые места в ней начинают претендовать повесть, очерк, роман. Именно в эти годы появляются повести Надежного, Марлинского, Погодина, Полевого, Павлова, Пушкина, В. Одоевского, Гоголя. Пушкин в середине тридцатых годов признается, что поэзия для него «иссякла», что он «весь в прозе»1*
С ростом реалистического направления образовался и русский общественно-психологический роман. На первых порах, однако, создатели его избегали называть новый жанр романом. Пушкин многократно именовал «Евгения Онегина» «поэмой» и, даже отказавшись от этого термина, в известном письме к Вяземскому оговаривался: «Пишу не роман, а роман в стихах. — Дьявольская разница»2*«Героя нашего времени» и в специальном предисловии к «Журналу Печорина» употреблял неопределенное в жанровом отношении выражение «эта книга»3*. Еще сложнее обстоит вопрос с «Мертвыми душами». Гоголь, с одной стороны, называл их в своих письмах «моим романом», а с другой — дал первому тому подзаголовок «поэма».
Как ни примечательны, однако, все эти авторские определения, им нельзя придавать решающего значения. Вопрос о принадлежности произведения к тому или иному литературному жанру вообще не может решаться на основании личного мнения автора. У каждого жанра имеются объективные структурные признаки, которые и решают дело. «Евгений Онегин» представляет собою «роман в стихах», то есть сложную форму, соединяющую в себе «поэзию» и «прозу». Однако при всем том «Евгений Онегин» в основе своей определяется структурными признаками не поэмы, а романа.
«Героя нашего времени» в виде «собрания повестей», но они объединены общим образом героя, общей темой, вылаженной в заглавии. Они дополняют друг друга, они в своей совокупности создают единую картину, они образуют широкое эпическое полотно романа. Разумеется, конструкция «Героя нашего времени» отличается исключительным своеобразием, произведение это представляет собою архитектонический tour de force. Однако понять эти части в их единстве можно лишь в том случае, если рассматривать лермонтовское произведение как роман.
«Мертвые души» были названы Гоголем поэмой с целью оттенить лирические тенденции этого произведения, его субъективный и патетический элемент. Называя «Мертвые души» поэмой, Гоголь противопоставлял их плутовскому роману Булгариных, Симоновских и пр. Однако повествование о проделках Чичикова было выдержано Гоголем в той форме, единственным названием для которой является роман4*. Во втором томе «Мертвых душ» элементы романа становятся доминирующими.
«Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Мертвые души» и читателями и русской литературой позднейших десятилетий восприняты были как романы. Произведения эти оказали на позднейший русский роман мощное и плодотворное воздействие.
Эти три произведения свидетельствуют о любопытнейшем явлении русского литературного процесса. Классический русский роман формировался, «с периферии», постепенно отделяясь от смежных с ним жанров поэмы и повести и в то же время синтезируя их менее объемные формы в новом жанровом качестве. Все три произведения были необходимы для позднейшего русского романа. Он, несомненно, был бы иным, если бы не существовало любое из этих произведений. Пушкин, Лермонтов и Гоголь создали фундамент для здания русского общественно-психологического романа.
1* (А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. X, 1949, стр. 616.)
2* (А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. X, 1949, стр. 70.)
3* (Отметим, что редакция «Отечественных записок» рекомендовала «Героя нашего времени» читателям в качестве «собрания повестей».)
4* («Мертвых душах»: «... роман, почему-то названный автором поэмою...» (Полное собрание сочинении, т. X, 1956, стр. 51).)