КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Сад. Уходящая вдаль аллея. Савина сидит на скамье, она заснула, книга выпала из рук.
Ей снится сон. И в этом сне ей чудится, что Тургенев и Лаврецкий — одно лицо. Музыка. Глинка — «Вальс-фантазия».
К скамье подходит Тургенев.
Савина. Что с вами?
Тургенев (протягивает журнал). Прочтите вот, что отмечено карандашом… Прошу хранить это в тайне.
Савина (прочитав). Это ужасно! Да, может быть, это еще и неправда.
Тургенев. Оттого-то я просил вас не говорить об этом никому.
Савина. Скажите, вы не огорчены? Нисколько?
Тургенев. Я сам не знаю, что я чувствую.
Савина. Но ведь вы ее любили прежде?
Тургенев. Любил.
Савина. Очень?
Тургенев. Очень.
Савина. И не огорчены ее смертью?
Тургенев. Она не теперь для меня умерла.
… Не сердитесь на меня. Вы меня называете своим другом: друг все может говорить. Мне, право, даже страшно… Точно это вам в наказание послано.
Тургенев (горько усмехнулся). Вы думаете? По крайней мере, я теперь свободен.
Савина. На что вам ваша свобода? Вам не об этом теперь надо думать, а о прощении.
Тургенев. Я давно ее простил.
Савина. Нет, не то. Вы не так меня поняли. Вы должны позаботиться о том, чтобы вас простили…
Тургенев. Кому меня прощать?
Савина. Кому? Богу. Кто же может нас простить, кроме бога.
Тургенев (взял ее руку). Поверьте, я и так довольно был наказан. Я уже все искупил.
Савина. Это вы не можете знать… А что же ваша дочь?
Тургенев. О, не беспокойтесь! Я уже послал письма во все места. Будущность моей дочери обеспечена… Но вы правы, что мне делать с моей свободой? На что мне она?
Савина. И неужели… неужели вы даже не заплакали…
Тургенев. Нет. Я был поражен; но откуда было взяться слезам? Плакать о прошедшем — да ведь оно у меня все выжжено! Я, может быть, был бы более огорчен, если бы я получил это известие раньше…
Савина. Раньше?
Тургенев. Да-да, вы угадали. За эти дни, что вы здесь, я узнал, что значит чистая женская душа, и мое прошедшее еще больше от меня отодвинулось… Я уже привык ничего не скрывать от вас и надеюсь, что и вы отплатите мне таким же доверием.
Савина. Вы думаете? В таком случае я бы должна была… да нет! Это невозможно… Мне кажется, я не должна… А впрочем, что за откровенность вполовину? Я получила сегодня письмо… от него.
Тургенев. Он просит вашей руки?
Савина. Да.
Тургенев (после паузы)
Савина. Я не знаю, что отвечать.
Тургенев. Ведь вы его любите?
Савина. Он, кажется, хороший человек…
Тургенев. Я желаю знать, любите ли вы его тем сильным, страстным чувством, которое мы привыкли называть любовью?
Савина. Как вы понимаете, — нет… Я ничего против него не имею.
Тургенев. Однако вы колеблетесь?
Савина. Да… и, может быть, вы, ваши слова тому причиной…
Тургенев. О дитя мое! Не мудрствуйте лукаво, не называйте слабостью крик вашего сердца… Не берите на себя такой страшной ответственности перед тем человеком, которого вы не любите и которому хотите принадлежать…
Савина. Я слушаюсь, я ничего не беру на себя.
Тургенев. Слушайтесь вашего сердца; оно одно вам скажет правду… Опыт, рассудок — все это прах и суета!.. Не отнимайте у себя лучшего, единственного счастья на земле.
Савина. Вы ли это говорите? Были ли вы счастливы?
Тургенев. Не говорите обо мне! Вы и понять не можете… Я был счастлив.
Савина. Мне кажется, счастье на земле зависит не от нас…
Тургенев. От нас, от нас, поверьте мне (взял ее руки), лишь бы мы не портили сами своей жизни. Для иных людей брак по любви может быть несчастьем, но не для вас, с вашей ясной душой! Умоляю вас, не выходите замуж без любви. Поверьте мне — я имею право это говорить… И если ваш бог… Об одном только прошу я вас, не решайтесь тотчас, подождите, подумайте о том, что я вам сказал… Не правда ли, вы обещаете мне не спешить?
Большая пауза. Музыка.
Вы прочли эту книгу?
Савина. Нет, мне теперь не до книг. (Хочет уйти.)
Тургенев. Постойте на минуту, я с вами так давно не был наедине. Вы словно меня боитесь.
Савина. Да.
Савина. Не знаю.
Тургенев. Скажите, вы еще не решились?
Савина. Что вы хотите сказать?
Тургенев. Вы понимаете меня…
Савина. Не спрашивайте меня ни о чем… я ничего не знаю, я сама себя не знаю.
Музыка.
Тургенев. Я не думал прийти сюда… Я хотел бы еще немного поработать… Меня привело… Я… я… я… люблю вас.
Савина. Что мы это делаем с вами? Мне страшно…
Тургенев: Я вас люблю. Я готов отдать вам всю жизнь мою.
Савина. Это все в божьей власти…
Тургенев. Но вы меня любите… Мы будем счастливы. (Привлекает Савину, голова ее падает к нему на плечо, он отклонил голову, коснулся ее губ. Затем медленно уходит.)
Сон кончился. Большая пауза. Музыка.
Появляется Тургенев, он в соломенной шляпе. Увидев спящую Савину, останавливается.
Тургенев. Стой! Какою я теперь тебя вижу — останься навсегда такою в моей памяти! С губ сорвался последний вдохновенный звук, глаза не блестят и не сверкают — они меркнут, отягощенные счастьем, блаженным сознанием той красоты… которую удалось тебе выразить, той красоты, вслед которой ты словно простираешь свои торжествующие, свои изнеможенные руки! Вот она — открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет — и не надо. В это мгновение ты бессмертна. Оно пройдет — и ты снова щепотка пепла, женщина, дитя… Но что тебе за дело! В это мгновение — ты стала выше, ты стала вне всего преходящего, временного. Это твое мгновение не кончится никогда. (Идет медленно к скамье.)
Пауза. Музыка.
Савина (просыпаясь). Боже, какая чудесная музыка!.. (Тургеневу.) Странный сон… Мне приснилось… будто Лаврецкий и вы — одно лицо, и вы приходили сюда…
(Подходит к дереву.) Неужели из старого дерева пойдут новые листья? (Медленно идет в глубину сада.)
Савина также медленно идет к просцениуму. Та же музыка.
Савина. Мне всегда хотелось олицетворить чудный образ тургеневской Лизы. Почти через тринадцать лет, в мой бенефис, 27 января 1894 года, на Александринской сцене была поставлена пьеса «Дворянское гнездо», в сценической переделке Вейнберга. Волнению моему не было меры. Малейшая неточность повергала меня в отчаяние. Мое дерзкое желание сыграть Лизу казалось мне чудовищным, и я боялась, что нашему веку Лиза покажется скучной. Одно меня утешало: публика хоть услышит язык Тургенева… Это музыка в литературе, и хотя не все любят симфонические концерты, но все-таки не отказываются их слушать… Пять дней гостила я у моего друга в его последний приезд на родину. Иван Сергеевич прочитал мне «Песнь торжествующей любви». Помню, он спросил меня, как мне понравилась новая его повесть. Что я могла ответить? Поняла я плохо, но очень мне понравилось…Тургенев любил читать свои вещи.
Снова аллея парка. Тургенев идет навстречу Савиной.
Я не перестаю восхищаться вашим садом. Эти липы…
Тургенев. Я ничего не знаю прелестнее этих старых садов, и нигде на свете нет такого запаха. Эти узкие аллеи, заросшие шелковистой травой и земляникой… Вам хорошо здесь?
Савина. Я так благодарна вам за приглашение. Здесь я отдохнула и душой и телом… Всю жизнь я живу в другом, бутафорском лесу. Дышу пылью кулис.
Тургенев. Оставайтесь… погостите еще несколько дней.
Савина. Мне нельзя остаться… нельзя нарушать контракт. И потом… я получила письмо от Всеволожского… моего будущего мужа.
Тургенев. Все-таки решились?
— никогда… Всеволожский пишет, что собирается выйти в отставку. У него большое имение — Сива — в Пермской губернии.
Тургенев. Вы бросите сцену?
Савина. Разве я могу? Это моя жизнь. Если он меня действительно любит — поймет… А вы опять уедете в Париж?
Тургенев. Что же мне остается?
Пауза.
Тургенев срывает розу и передает Савиной. Слышна музыка — старинный вальс Ланнера.
Боже!.. Как хороша эта роза! (После паузы.) «Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною… Но первый стих остался у меня в памяти: «Как хороши, как свежи были розы…» Теперь зима: мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове все звенит да звенит: «Как хороши, как свежи были розы…» Я никогда вас не забуду.
Тургенев (оставшись один). «Как хороши, как свежи были розы… Свеча меркнет и гаснет… Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ… Мне холодно… Я зябну… и все они умерли… умерли… Как хороши, как свежи были розы…»