КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Спасское. Кабинет Тургенева. Из окна открывается вид на парк. Тургенев, в коричневой парижской «вязанке» и с небрежно завязанным белым шарфом вместо галстука, сидит в кожаном кресле за письменным столом. Слышна музыка — Глинка, «Сомнение» (виолончель, рояль и женский голос). Некоторое время Тургенев молча слушает. Потом тихо поет последние слова романса.
Тургенев. Как удивительно богата Россия талантами! Глинка!.. Имя его не забудется… (После паузы.) Вспомнят ли обо мне когда-нибудь? И чья трепетная женская рука… «Ты сорвала все мои цветы, и ты не придешь на мою могилу». Под гору пошла дорога… Судьбой отсчитанные дни!.. И, как прежде, один… Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда. Куда полететь?..
Входит Савина. На ней белое платье, перехваченное в талии широкой белой лентой.
Савина. Пойдемте в сад. Мы на террасе так славно пели… Было очень весело! Яков Петрович Полонский очень мил, он посвятил мне свои стихи…
Тургенев. Ну-с, пожалуйте исповедоваться! Вы хотели рассказать историю с князем…
Савина. Голицыным-Головкиным? Если вас это интересует.
Тургенев. Да, пожалуйста, расскажите, расскажите…
Савина. Это произошло четыре года назад, во второй сезон работы в Александринском театре… От переутомления и всяких тревог и огорчений я заболела. Пролежала месяц. Доктор Боткин сказал: «Вам необходимо немедленно ехать за границу, лучше всего в Италию, в Сорренто, например»… Это было начало февраля и разгар сезона. Из-за моей болезни некоторые бенефисы откладывали, и труппа была возбуждена против меня… Доктора написали свидетельство, и я подала просьбу об отпуске за границу, а также просила у дирекции денег на дорогу. Отпуск мне выдали за шесть месяцев, а денег двести рублей. Я могла доехать на них только до Вены… Отношение ко мне дирекции крайне меня огорчило… Пришлось сделать большой долг и отправиться. Полумертвая, истерзанная нравственно больше еще, чем физически, я отправилась в далекий путь с полузнакомой мне девушкой, с искренними пожеланиями друзей и с тайным предчувствием не вернуться. Так казалось мне, да и всем… Я не вынесла долгого пути и свалилась в Венеции, откуда меня привезли во Флоренцию почти без сознания. Там в это время оказался князь Евгений Юрьевич Голицын… Мы были и раньше знакомы и считались старыми друзьями. Встреча с ним крайне меня обрадовала, и я охотно последовала его совету отдохнуть и пожить во Флоренции.
Пауза.
Тургенев. Что же вы остановились? Продолжайте, вы интересно рассказываете.
Савина. Злые языки утверждали, что он в меня влюблен, но я почему-то не допускала этой мысли: она казалась мне оскорбительной. Тогда я еще верила дружбе между мужчиной и женщиной и считала князя идеалом друга… Три недели я прожила во Флоренции, стала поправляться, и доктор позволил осмотреть город. Мария Михайловна, моя компаньонка, рассказала, с какой заботливостью князь относился ко мне во время болезни. Действительно, я была окружена вниманием, которого не замечала в первое время. Неужели князем руководило другое чувство, чем дружба? Эта мысль огорчила меня несказанно. Этот человек, знающий мою жизнь, видящий, какое глубокое горе переживала я тогда и как я была слаба во всех отношениях, решается оскорбить, меня своим чувством! Сознание это доводило меня до отчаяния… Я решила выждать время, в смутной надежде ошибиться в своих предположениях.
Тургенев. И вы ошиблись?
Савина. Наступил день моего рождения, и князь предупредил, что он хочет передать мне что-то важное. С ужасом ждала я князя… Я была уверена, что при одном намеке выскажу моему «поклоннику» все мое презрение. Я заранее плакала при мысли о моем разочаровании. Тридцатое марта день был серенький, холодный. Я сидела в огромном кресле перед камином, укутанная, дрожала и от холода и от ожидания… Наконец в дверь постучали… Вошел князь с огромными букетами цветов… Мы остались одни… для «важного разговора»…
Тургенев. Он сделал вам предложение?
Савина. Князь просил моей руки. Я была более чем поражена… Мне хотелось просить прощение за все дурное, что я думала о нем…
Тургенев. И что же вы ответили князю?
Савина. Что я могла ответить? Что это невозможно, немыслимо… Я приводила тысячу доводов, но князь их все опровергал: «Сцену вы не оставите, я знаю, что ничем не могу заменить то, что дает искусство, я строго и долго обдумывал этот шаг, прежде чем на него решиться… Я хочу только вашего спокойствия и могу вам дать его… Вы несчастны, и вас некому утешить, теперь, больная, вы брошены судьбой в такую даль… Имея все права быть любимой, вы отравляете себе жизнь разочарованием в двадцать два года…» Так он говорил и повторял то, что я много раз думала сама, но он забыл самое главное… После моего несчастного брака с Савиным выйти опять замуж за человека, которого не любишь, значит, обмануть и себя и его.
Савина. Я не скрыла от князя, что не люблю его… Я верила ему одному в целом мире, больше у меня не было друзей, но все-таки ответила «нет»… Я не могла иначе… Связать себя на всю жизнь с нелюбимым человеком… и для чего?.. Тогда я никого еще не любила… и хотела только свободы…
Тургенев (взял со стола толстую синюю тетрадь). Вот вам — извольте писать.
Савина. Что же я буду писать?
Тургенев. Пишите то, что рассказывали мне и как рассказывали… у вас должен быть прекрасный слог…
«литературничанье» в конце концов самой опротивеет…
Тургенев (улыбнулся). «Литературничанье»… это очень хорошо вы сказали. Все же попробуйте, у вас должно получиться.
Небольшая пауза.
Тургенев. Вы хотите их послушать?
Савина. Зачем вы спрашиваете?
Тургенев (читает стихотворение)«Она протянула мне свою нежную, бледную руку… а я с суровой грубостью оттолкнул ее. Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на меня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа. «Какая моя вина?» — шепчут ее губы. «Твоя вина? Самый светлый ангел в самой лучезарной глубине небес скорее может провиниться, нежели ты. И все-таки велика твоя вина передо мною. Хочешь ты ее узнать, эту тяжелую вину, которую ты не можешь понять, которую я растолковать тебе не в силах? Вот она: ты — молодость; я — старость».
Пауза.
Савина. Зачем… так грустно?..
Тургенев. Зачем? Зачем вы посетили нас? (Перебирает листки. Читает.) «Мне смешно… и я дивлюсь на самого себя… Непритворна моя грусть, мне действительно тяжело жить, горестны и безотрадны мои чувства. И между тем я стараюсь придать им блеск и красивость, я ищу образов и сравнений; я округляю мою речь, тешусь звоном и созвучием слов. Я, как ваятель, как золотых дел мастер, старательно леплю и вырезываю и всячески украшаю тот кубок, в котором я сам же подношу себе отраву».
(Пауза.) Скажите, Иван Сергеевич… Ваши письма… ко мне… тоже фразы… вы… «тешитесь звоном и созвучием слов»?..
Тургенев. Не верите? Не можете поверить?.. Я расскажу вам одну истинную историю… Однажды к матери моей приехала одна барыня, которая потеряла сына. И так глупо, так неестественно рассказывала о своем горе, так фразисто, что меня покоробило; она показалась мне притворщицей, которая вовсе ничего не чувствует и приехала только для того, чтобы возбудить наше к ней сожаление. Я и моя мать внутренне ее осуждали и над ней смеялись… И что же? Эта барыня так сильно чувствовала свое горе, что через неделю сошла с ума: бросилась в пруд и утопилась… Нельзя знать, каким фразам верить, каким не верить… Иногда и правда облекается в подозрительно неестественные фразы.
Пауза.
Савина. Это, наверно, большое счастье… творить, писать.
Тургенев. Счастье — покой, а покой ничего не создает.. Думаю, не может быть счастливых художников.
… Очень счастлива!..
Тургенев. Вы просто прелесть и сама непосредственность! (Целует ей руку.)
Пауза.
Савина . Вам здесь, наверно, хорошо… Лучше, чем там, в Париже… Какой чудесный вид из окна! Сад, липы…
Тургенев. Мои деревья! Да, вы правы. Пишется хорошо только здесь, в русской деревне. Вот за этим столом я написал «Отцы и дети»… Любил я своего Базарова… Я плакал, когда закончил повесть смертью моего героя… Между прочим, когда я писал Базарова, то вел от его имени дневник. Книгу ли новую прочитаю, человека интересного встречу или событие какое-нибудь общественное произойдет — все это вносил в дневник с точки зрения Базарова. Вышла претолстая тетрадь и очень интересная, но она пропала. Кто-то взял и не возвратил. (После паузы.) С тех пор мои убеждения не изменились… Базаров… Мы вступаем в эпоху только полезных людей, и это будут лучшие люди. Их, вероятно, будет много!..
«Дворянское гнездо». Прощание с прошлым… И Лиза… такая чистая, прозрачная вся… я бы очень хотела сыграть ее на сцене… Ну почему вы не напишете для меня роль?
Тургенев. Лизу вы точно могли бы сыграть. Вижу вас в роли Елены рядом с Инсаровым.
Савина. Почему вы так назвали свой роман: «Накануне»? Накануне чего?
Тургенев. Новой жизни… Сначала я назвал роман по имени главного его героя — «Инсаров», а потом заменил… Раскритиковали меня сильно. Даже эпиграммы появились: мое произведение потому-де названо «Накануне», что оно вышло накануне хорошего романа… Ни одна из моих книг не вызвала столько статей в журналах. Самою выдающеюся была, конечно, статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?». Статья меня смутила и встревожила, и мы разошлись и с Добролюбовым, и с Чернышевским, да и с Некрасовым тоже… «Дворянское гнездо». То, о чем я мечтал для себя в те годы, носилось передо мною. Лаврецкий — это ведь я сам. Я всегда в своих романах неудачным любовником изображаю себя.
Савина. Грех так говорить. Вас любят, и вы это отлично знаете… (После паузы.) А что, если госпожа Виардо напишет вам: «Приезжайте!»?
Тургенев. Должен буду уехать…
… Такая любовь! Всю жизнь!..
Тургенев. Всякая любовь настоящее бедствие, когда ей отдаешься весь. Как больной, жаждешь покоя, завидуешь свободному и беззаботному человеку… Томительно это рабство!
Савина. Уйдите, совсем уйдите! Не возвращайтесь к ней!
Тургенев. Не в мои годы начинать жизнь сызнова… (После паузы.) … И потом, она воспитала мою дочь.
Пауза.
Савина. Вы живете прошлым?
Тургенев. А что поделаешь? Надежды на счастье нет, а гнаться за ним все же хочется.
Пауза.
Тургенев. Мне нужно еще немного поработать. Вы посидите в саду вон на той скамье… Там Лаврецкий простился с Лизой…
Савина. Неужели это та скамья?
Тургенев. Та самая.
Савина. Дайте мне, пожалуйста, книгу. Я хочу вспомнить.
(передает книгу)
Савина. Буду вас ждать. (Уходит.)