"Современник". В революционном Париже
В месте с Белинским и близкими к нему молодыми писателями, которых объединила борьба за реализм, социальность, демократизм и народность литературы, Тургенев с 1847 года начинает активно сотрудничать в новой редакции журнала "Современник", во главе которой в это время встали Н. А. Некрасов и И. И. Панаев.
Велика была роль Тургенева в истории некрасовского "Современника". По свидетельству П. В. Анненкова, он "был душой всего плана, устроителем его"1.
В своих воспоминаниях Анненков писал: "Многие из его товарищей, видевшие возникновение "Современника" 1847 года, должны еще помнить, как хлопотал Тургенев об основании этого органа, сколько потратил он труда, помощи советом и делом на его распространение и укрепление"2.
На это время, когда, по словам В. И. Ленина, "все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом"3, падает и начало работы Тургенева над его знаменитым циклом очерков и рассказов, которые позднее стали известны под общим названием "Записки охотника" и принесли писателю мировую славу.
Так случилось, что большая часть "Записок охотника" была написана Тургеневым за границей, куда он уехал в январе 1847 года и где провел более трех лет.
В феврале 1848 года во Франции была свергнута монархия - свершилась буржуазно-демократическая революция. Решающая роль в ней принадлежала трудовому народу, рабочему классу, который, однако, буржуазия не допустила к власти. Борьба продолжалась.
Французская революция стала очень важным событием в жизни Тургенева.
Зрелище предреволюционной Европы 1847 года, а затем и сама революция во Франции потрясли молодого писателя. Все увиденное и перечувствованное им тогда имело огромное значение для дальнейшего формирования его мировоззрения.
Весть о начале Французской революции застала Тургенева в столице Бельгии. "Полчаса спустя, - вспоминал он позднее, - я уже был одет, уложил свои вещи - ив тот же день несся по железной дороге в Париж" (XIV, 129). Он хотел все видеть собственными глазами и ради этого, не задумываясь, даже рисковал жизнью.
О чрезвычайном внимании Тургенева ко всему происходившему тогда в восставшем Париже свидетельствуют недавно опубликованные дневники П. А. Васильчикова4. Обо всем происшедшем с ним во Франции Тургенев рассказал ему вскоре после возвращения в Россию.
Из дневниковых записей Васильчикова стало известно много интересных подробностей, дополнивших рассказы писателя о тех бурных днях, поведанные им в письмах к Полине Виардо, а также в очерках "Человек в серых очках" и "Наши послали".
"Весь первый день моего пребывания в Париже, - писал Тургенев, - прошел в каком-то чаду". Иван Сергеевич видел первые баррикады на улицах города, 15 мая стал очевидцем шествия народа, направлявшегося "на штурм палаты депутатов" (XIV, 130). Он был взволнован, и волнение его усиливалось с каждым днем...
Тургенев не покинул Париж и в грозные июньские дни, которые, по его словам, "такими кровавыми чертами вписаны на скрижалях французской истории" (XIV, 136).
13 июня он оказался в толпе восставших, которую с площади Согласия гнали штыками национальные гвардейцы, а через десять дней стал свидетелем уличных баррикадных боев. Однажды Тургенев попал под выстрелы около жувеневской фабрики, где долго бродил по пересеченным баррикадами улочкам, разыскивая врача для раненого. А когда распространился слух, что часть города по ту сторону Сены занята рабочими, он, преодолев большие трудности, перебрался туда.
Он видел город после боев, видел "улицы, разрытые и облитые кровью, дома разрушенные..."5. Он был свидетелем и наступившего после подавления восстания парижского пролетариата разгула реакции, мучительно переживал ужасы расправ с восставшими. Горячо сочувствовал Тургенев бедственному положению рабочих, которым "нечем было жить" и которых так жестоко обманула буржуазия6.
Однако не только трагические события этих дней заставили Тургенева еще глубже, чем до сих пор, задуматься над социально-политическими проблемами современности. Заставили его это сделать и люди, с которыми он общался в это время.
В революционном Париже Тургенев близко сошелся с Герценом, встречался с немецким революционным поэтом Гервегом, с Михаилом Бакуниным и многими другими замечательными людьми, которые принимали участие в событиях, потрясших мир. Встречи и беседы с ними завершили политическое крещение Тургенева, полученное им в дни Французской революции на улицах Парижа. Это была для молодого писателя настоящая политическая школа.
В доме Герцена в те дни часто раскрывалась дверь и на ее пороге являлся гигант. То был Тургенев. В богатырском размахе его широких плеч, во всей его мужественной могучей фигуре чувствовалась сила и решимость. Его большая красивая голова с густой гривой волос была немного откинута назад. Одна непослушная прядь, упав на открытый высокий лоб, чуть прикрывала глаза, смотревшие проницательно и сурово. В его лице крупной лепки, в неправильном характерном изломе темных бровей как бы таилась скорбь...
Тяжело страдал Тургенев и когда на близких ему непосредственных участников революционных боев обрушились репрессии. Так, в письме от 20 июня 1849 года он писал П. Виардо: "... в "Le National" я прочел прискорбное известие: передают, что арестовали нескольких немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Герцена. Известите меня о них, прошу вас. Реакция совсем опьянена своей победой и теперь выкажется во всем своем цинизме" (П., I, 473).
А так как реакция в России в связи с революционными событиями в Европе еще более увеличилась, он думал и о том, как бы и ему не пришлось сделаться политическим эмигрантом7.
Много позже, рассказывая своему биографу П. Н. Полевому, что в "1848 году он совсем было решился оставить Россию и остаться за границей", Тургенев вспоминал о пережитом в тот момент грустном чувстве, "которое им невольно овладевало при мысли об этом решении" и отразилось на написанных им тогда рассказах из "Записок охотника". И как Тургенев сам утверждает, "особенно заметно оно в описаниях и картинах природы", которую он "не полагал увидеть более" (П., X. 161).
Тургенев сильнее чем когда-либо стремился теперь понять - "что же такое история?" (П., I, 464), "куда шла, чего хотела" она (П., V, 393).
Укрепились необычайно и его демократические настроения. "Для человека с сердцем, - писал он тогда, - есть только одно отечество - демократия" (П., I, 322).
Окончательно формируются в этот период и атеистические взгляды Тургенева. Характерно сделанное им в это время признание, что божеству он предпочитает Прометея и Сатану, "тип возмущения и индивидуальности". "Какой бы я ни был атом, - писал он, - я сам себе владыка; я хочу истины, но не спасения; я чаю его от своего ума, а не от благодати" (П., I, 449). Тургенев отвергает религию еще и потому, что видит в ней "уничижение всего, что составляет достоинство человека перед божественною волею..." (П., 1, 449).
"единственный человек, единственный характер и единственный талант" (П., I, 445).
С огромным сочувствием относится Тургенев к усилившейся тогда борьбе народов против иноземных поработителей.
Все его симпатии целиком на стороне восставшего против австрийского владычества венгерского народа, национальное движение которого пыталось тогда подавить царское правительство России.
С горечью воспринял Тургенев известие о том, что одно из сражений было выиграно царскими войсками. И как он признавался, это известие его огорчило особенно сильно, так как он опасался, что в случае победы царского правительства "будет нанесен смертельный удар" и венгерскому народу и всей демократии (П., I, 332).
А несколькими днями позже, узнав о посольстве к русскому царю французского генерала Ламорисьера, который добивался от России признания Французской республики, Тургенев был беспредельно возмущен. Он расценил этот политический акт, предпринятый в момент подавления венгерского восстания царскими войсками, как предательство Францией борьбы народа Венгрии.
"... меня возмущает одна вещь: это посольство генерала Ламорисьера в главную квартиру императора Николая. Это слишком, это слишком, уверяю вас. Бедные венгры!" (П., I, 480).
Но не только о печальной судьбе венгерского народа были думы Тургенева в тот момент. С болью говорил он и о столь же трагическом положении других народов мира, пытавшихся сбросить иго иноземных захватчиков.
Тургенев писал: "... молодые нации<...> если они встают на ноги и хотят идти, их раздавливают, как венгров..." (П., I, 480).
В то время Тургенев напряженно следил и за событиями в Риме, где после бегства в Гаэту папы Пия IX в ноябре 1848 года на короткий срок была провозглашена республика и Вечный город сделался центром национально-освободительной борьбы итальянского народа, а затем военное вмешательство Австрии, Испании, Франции и Неаполя, выступивших в защиту папы, привело к тому, что в середине июля 1849 года его власть была восстановлена, а республика перестала существовать.
Удрученный известием об окончательной победе реакционных сил в Риме, Тургенев с горечью писал: "Итак, вот папа и восстановлен... Остается только закутать себе голову или совсем отвернуться..." И далее, приведя полные сарказма строки из немецкого стихотворения, автор которого неизвестен:
"Триумф! Повержено злое.
И перед упоением слуг
Молчит вдохновение" (П., I, 347),
Тургенев тем самым подтвердил свою симпатию к борющимся и пока поверженным народам.
Тогда же за все случившееся в Риме и за предательство восставшего венгерского народа Тургенев осудил буржуазное правительство Луи Наполеона, ставшего президентом Франции 10 декабря 1848 года.
"И они правы, - писал он 10 июня 1849 года о тех, кто в те дни призывал французов к оружию. - Сколько обнаружилось неумелости, самонадеянности, сколько коварства и цинизма!" (П., 1,322).
Да, очень тяжело переживал Тургенев этот момент торжества реакции, момент, когда "время для действия прошло или пока<...> не наступило", "когда, - как он писал, - попирают ногами самые священные права, когда кровь льется потоками, когда несправедливость, грубая сила или лицемерие торжествуют" (П., I, 348).
Но даже в эти минуты страшных жизненных потрясений взор Тургенева не отрывался от России. Все чаще думает он о Родине, думает о том, какую роль суждено ему сыграть в ее судьбе.
"Я понял, - писал он об этом позднее, - что я призван, по мере сил моих, действовать гласно, действовать словом и образами" (П., V, 393). И Тургенев до конца своей жизни делал все, даже иногда, казалось, невозможное, чтобы на избранном им тяжелом пути как можно лучше служить России.
публикации новых до сих пор неизвестных писем Тургенева.
Так, 14 мая 1850 года Тургенев сообщал Полине и Луи Виардо, что он еще на некоторое время задержался в Париже, так как не мог не воспользоваться разумными советами одного своего русского друга, у которого "есть хорошо осведомленные родственники в высших сферах". А друг этот убеждал Тургенева пока не приезжать в Россию, где под влиянием охватившего царя и правительство "панического страха, вызванного европейскими событиями 1848 года"8, совершались еще невиданные даже в России бесчинства реакции.
В этом письме, присланном "с оказией", друг Тургенева писал: "... я узнал, что Вы предполагаете вернуться в Россию; я буду счастлив Вас увидеть - и я думаю даже, что это не слишком опасно для Вас - Ваше имя пока не было произнесено в известном месте; и, однако, я советовал бы Вам подождать: сейчас организована настоящая облава всех сколько-нибудь подозрительных людей но всей России: аресты сыплются один за другим - Имп<ератор>, отправляющийся в Варшаву, находится в очень воинственном настроении: пусть прежде пройдет эта гроза <...> если ничто Вас не торопит, ... <...> Не возвращайтесь, пока ветер не переменится, слышите?"9
И все же ждать, когда "переменится ветер", Тургенев не стал. Он вскоре понял, что Россия вступила в "царство мрака"10 надолго и что так просто он сам не рассеется.
С возвращением Тургенева на Родину в его жизни началась новая пора, но об этом несколько позже.
1 (П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960, с. 395)
2 (Там же, с. 341)
3 (В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, с. 520)
4 (См. публикацию Л. М. Долотовой "Из дневниковых записей П. А. Васильчикова", - "Литературное наследство", т. 76, 1967, с. 351 - 356)
5 ()
6 (Там же, с. 355)
7 (См.: <Майков Л. Н.> Иван Сергеевич Тургенев на вечерней беседе в С. -Петербурге 4-го марта 1880 г,- "Русская старина", 1883, № 10, с. 207)
8 (См.: А. В. Никитенко. Дневник, т. I, М., Гослитиздат, 1955, с. 371)
9 (См. публикацию Анри Гранжара "Неизвестные письма И. С. Тургенева", - "Иностранная литература", 1971, № 1, с. 177)
10 ()